Love

В то лето Москва гудела - в Музее им. А.С.Пушкина выставлялись картины знаменитой Дрезденской галереи перед отправкой их на родину, в Германию. Нечего и говорить, что ради получения заветных входных билетов дежурили мы целую ночь в тихой и какой-то благостной очереди, широким удавом вьющейся вокруг музея.

Сейчас плохо помню, что именно я смотрел. Запомнились голландцы, чистюля "Шоколадница", еще какие-то картины. Поскольку детство мое прошло в "Эрмитаже", рядом с бабушкой, сиднем сидевшей в зале Рубенса, Дрезденская галерея поразила мое воображение в меру.

Но вот я подошел к широкой лестничной площадке, где во весь рост, до самого потолка сияла Она. Лестничные марши с двух сторон обтекали Её, спускаясь вниз, а здесь стояла такая напряженная, такая прозрачная тишина. Я поднял к Ней глаза и Сикстинская мадонна, смотря куда-то поверх моей головы, завела со мной безмолвный разговор, а дитя на ее руках глядело грустно и сосредоточенно. Безмятежно улыбались внизу картины ангелочки, смотря на свою Даму. Мадонна плыла по воздуху и была так невыразимо прекрасна, что сердце в груди сжалось и заболело. Я помнил маленькую рафаэлевскую мадонну в Эрмитаже, тоже прекрасную, но эта! Я не мог отвести от нее глаз и чувствовал, как в уголках закипают и тут же испаряются счастливые слезы.

Все остальные картины мне стали просто неинтересны. Она, мадонна, была живая! Ей хотелось рассказывать обо всем.

Но кто она, эта прекрасная Женщина? Выдумал ли ее Рафаэль, или жила она когда-то, ходила по раскаленным от зноя мостовым Вечного города, смеялась, разговаривала, пила прохладную воду, закусывая ее спелым виноградом?

Вот он - трепет настоящего художника, этот страх перед прекрасной натурой! А ведь он был уже очень знаменит, когда в 1508 году переехал из Флоренции в Рим. Из-под его кисти уже вышли удивительные Мадонны, в которых непревзойденная красота флорентиек нашло свое полное отражение.

Впереди его ждали еще большие слава, почет, уважение, богатство. Рафаэль Санти был завидным женихом. Молодой, жизнерадостный, красивый. Немало богатых и знатных девушек Рима хотели бы заполучить его в свои сети.

Вот и кардинал Бибиена, уважаемый художником человек, предложил ему в жены Марию, свою племянницу. Кардинал и Рафаэля связывали узы дружбы и отказать ему прямо он не мог. Он только попросил отсрочку на три или четыре года. Когда и этот срок миновал, Рафаэль согласился на помолвку. Но свадьба эта так и не состоялась. Причина тому была более чем веская - сердце художника принадлежало дочери булочника.

Точного имени ее долго не знали, именовали в легендах Форнариной, что по-итальянски и значит булочница. Вот как писал о своем чувстве сам Рафаэль: "Я побежден, прикован к великому пламени, которое меня мучает и обессиливает. О, как я горю! Ни море, ни реки не в состоянии потушить этот огонь и все-таки я не могу обходиться без него; так как в своей страсти я до того счастлив, что, пламенея, хочу еще больше пламенеть!"

Рафаэль провел с этой девушкой лучшие годы своей жизни, посвящал ей сонеты, рисовал ее. Лучше всего поэтический и нежный образ воплотился в знаменитой Сикстинской Мадонне. Милое личико девушки с благородными чертами, дышащее безыскусственной свежестью, искренностью и любовью, превратилось под гениальной кистью Рафаэля в удивительную Богоматерь, спокойно и с достоинством идущую по небу со своей божественной ношей - младенцем Христом.

Русский поэт Жуковский был в восторге от картины, это под ее впечатление в стихотворении "Лалла-Рук" возникла гениальная фраза "гений чистой красоты", перешедшее из него в бессмертное Пушкинское - "Я помню чудное мгновенье".

Рафаэль, прекрасно умевший в своих произведениях передавать душу модели, показывает прекрасную римлянку, основными чертами характера которой являются искренность и преданность. И если не светит в глазах глубокий ум, то зато во всем ее облике проглядывает глубокое чувство. То немногое, что мы знаем о судьбе этой девушки, подтверждает эти слова. Форнарина, или как установил итальянский искусствовед Валери, Маргарита Лути - таково ее настоящее имя - бросила ради художника своих родителей и поселилась у него в доме. Они провели там несколько счастливых лет.

Рассказывают, что когда Рафаэль умирал, ученики и друзья его собрались вокруг смертного одра и плакали. Его возлюбленная стояла на коленях возле его постели. Она хотела молиться, но слезы душили ее, слова не шли, и она в отчаянии закрывала лицо руками. Раздался громкий стук, открылась дверь и в сопровождении небольшой свиты вошел посол папы, чтобы передать художнику благословение главы римской церкви. Увидев стоящую на коленях женщину посол возмутился и повелел ее удалить: он не мог передать Рафаэлю папское напутствие в присутствии грешницы, жившей с ним в преступной связи.

Красавица Маргарита Луци не осталась жить в миру, а постриглась в монахини. В списке монастыря куда она добровольно себя заточила, и нашел иссследователь ее настоящее имя.

Последнее лирическое стихотворение Василия Андреевича Жуковского написано в 1823 году. Потом он писал, что угодно - переводы, баллады, но только не лирику. Казалось, эта ветка его могучего творчества просто засохла, когда Маша Протасова, его Маша, покинула этот мир. Он оплакал ее в коротких, полных невыносимой боли строчках :

А за восемнадцать лет до этого, 9 июля 1805 года двадцатидвухлетний поэт пишет в своем дневнике: "Что со мною происходит? Грусть, волнение в душе, какое-то неизвестное чувство, какое-то неясное желание! Можно ли быть влюбленным в ребенка? Третий день грустен, уныл. Отчего? Оттого, что она уехала! Ребенок! Но я себе представляю ее в будущем, в то время, когда я возвращусь из путешествия".

История этих двух любящих сердец - грустная иллюстрация к тому, как человеческие предрассудки могут свести на нет самые светлые, самые возвышенные проявления человеческого духа.

Эта великая любовь осталась в веках, о ней много написано, но невозможность любящих соединиться сделала их обоих несчастными. Впрочем, и в несчастье у них хватило сил служить людям - Жуковскому - своим творчеством, Маше - бескорыстной помощью страждущим людям.

Сестры Протасовы - Маша и Саша были удивительными женщинами. Второй сестре Жуковский посвятил свою знаменитую балладу, которую назвал "Светлана". В Сашеньку был отчаянно и безнадежно был влюблен поэт Николай Языков, посвятил множество прекрасных стихов.

Жуковский в 1804-1806 годах был воспитателем талантливых сестер и уже в 1805 году впервые записал в своем дневнике о зародившемся чувстве к Маше, которая приходилась ему племянницей по отцу. В этом-то непростом родстве и таились корни их общей трагедии. Родным отцом великого поэта был помещик Афанасий Иванович Бунин, а матерью - пленная турчанка Сальха. Но отец не дал незаконнорожденному сыну своего имени, по его просьбе мальчика усыновил живший в имении бедный дворянин Андрей Жуковский. Отец рано умер, взяв слово со своей жены, что та не оставит мальчика.

Так и вырос Васенька в семье Буниных, где, кроме него, было несколько сестер, намного его старше. Его и любили и не принимали всерьез. Позже Жуковский с горечью говорил о том, что хоть его и ласкали и баловали, в сущности, никому до него не было никакого дела. Да, ему дали образование, принимали участие в судьбе, но По-сути всего чего он добился - он добился своим трудом и талантом.

К моменту знакомства с сестрами Протасовыми он был уже известным, даже знаменитым литератором. Но это не помогло - мать девочек, Екатерина Афанасьевна была категорически против того, чтобы любящие сердца соединились. Эта трагедия длилась целых 18 лет. Они писали друг другу душераздирающие письма, полные любви и отчаянья. За ними следили, шпионили. Не помогали никакие заступники, даже очень высокие. Екатерина Афанасьевна стояла на своем - по церковным православным традициям браки между столь близкими родственниками (напомню, что Жуковский приходился Маше дядей по отцу) не допускались. Но ведь официально Василий Андреевич считался сыном совсем другого человека, совсем не отца Екатерины Афанасьевны. Тщетно высшие церковные сановники (!) просили ее дать разрешение на этот брак. Она была непоколебима.

Наконец, последние надежды на счастье рухнули. В доме была очень напряженная обстановка, и напряжение это усиливалось еще тем, что муж Саши литератор Войеков оказался человеком скандальным. К тому же он полностью стоял на стороне Екатерины Афанасьевны. К Маше посватался дерптский профессор медицины И. Мойер. Она вынуждена была согласиться на этот брак

Как судить, друзья мои, кто здесь прав, кто виноват? И время было другое, и наши герои были людьми высоконравственными и далеко не все могли себе позволить. Как бы то ни было, брак состоялся, и Жуковский вынужден был принять его в своем сердце, так как был уверен, что Маше и им всем так будет все же лучше. И. Мойер был прекрасным человеком, он страстно любил свою жену, посвящал ее во все свои дела, и она стала ему прекрасной помощницей: старалась облегчить участь больных, принималась за любую необходимую работу, изучала медицину, в отсутствии Мойера сама могла оказать больным помощь. Все ее существо пронизало чувство долга.

Муж тактично не терзал ее упреками, не лез в душу. Она глубоко его уважала и за многое была благодарна. Но вот полюбить так и не смогла. Была ли она счастлива? Вряд ли. Скорее, ей было немного спокойней, как и ее родным.

У Ф. Вигеля, мемуариста, оставивший восторженный отзыв о Маше, есть такие горькие слова: "..И это совершенство стало добычей дюжего немца, правда доброго, честного и ученого, который всемерно старался сделать ее счастливою, но успевал ли? В этом я позволю себе сомневаться. Смотреть на сей неравный союз было мне нестерпимо...".

Маша жила воспоминаниями, дорогими ей стихами, старыми письмами. В 1822 году она попало в Муратово, где все напоминало ей о Жуковском. И эти воспоминания привели к вспышке так усиленно скрываемого обоими чувства. Они обменялись письмами, в которых каждая строчка просто кричала о любви.

Но изменить ничего уже было нельзя - Маша таяла от тяжелой наследственной болезни - туберкулеза. Жуковский последний раз увидел ее в Дерпте 10 марта. А через неделю ее не стало. Последнее письмо ее, которое она не дописала, все же дошло до него. Прочитаем эти строки: " Друг мой. Это письмо получишь ты тогда, когда меня подле вас не будет, но когда я еще буду к вам душой. Тебе обязана я своим живейшим счастьем, которое только ощущала..."

А что же Жуковский? Он помнил ее всю свою жизнь, был верен ее памяти.

Их было одиннадцать - прекрасных юных женщин, в большинстве своем богатых и знатных, уехавших за своими мужьями на сибирскую каторгу. Жены декабристов. Это устойчивое словосочетание произносится с разными оттенками, и не всегда с положительными "Я тебе не жена декабриста" - может сказать девушка, не желающая разделить со своим любимым излишние, как ей кажется, тяготы жизни. Что, ж - действительно, не каждому дано. До сих пор спорят - правильно ли они поступили, променяв своих детей на то, чтобы оказаться рядом со своими любимыми. Странные споры. Начнем с начала. Император Николай I нарушил одну из главных заповедей христианства - он покусился на таинство брака, предписывающее мужу и жене всегда быть вместе - и в радости и в горе. Он нарушил собственные законы, разрешающие женам каторжников следовать за ними на место каторги. Это он разлучил детей с матерями, не разрешая им взять малышей с собой. Вернее, лицемерно предупредил - берите, но ваши дети лишаются вместе с вами всех прав - они никогда не будут дворянами, их ожидает тьма и прозябание. Княгиня Мария Николаевна Волконская, Александра Григорьевна Муравьева, урожденная графиня Чернышова могли поступиться своими правами, но правами детей поступиться не считали возможным. К тому же дети оставались не на улице - в России оставались тети, дедушки и бабушки, которые взяли на себя заботу о них.

Итак, почему они поехали, что их вело? Любовь? Да, было и так. Александрина Муравьева страстно любила своего Никиту, она писала ему в каземат Петропавловки - "Все три года. что я прожила с тобой, Я была в раю". Поехала за своим любимым и отцом своего ребенка француженка Полина Гебль. Другая француженка, Камилла ле Дантю, поехала к своему жениху, декабристу Василию Ивашеву и буквально спасла его от гибели. А вот Мария Волконская мужа мало знала и почти не любила . Но ничто и никто не мог помешать ей исполнить свой долг так, как она его понимала. И она поехала, и целовала в каземате не самого князя Сергея, а его кандалы. Жизнь оказалась к ним не очень милостивой, они не были счастливы, но в трудную минуту поддержали друг друга.

Итак, что же их влекло в Сибирь? Любовь и высокая, замешанная на религии, нравственность. В каждой судьбе доля того и другого могла быть разной, но вместе они составляли единый прочнейший сплав, который помог им выстоять в неимоверно трудных условиях сибирской каторги и ссылки. В разных местах Сибири - в Петровске-Забайкальском, Иркутске, Туринске мне пришлось видеть их скромные могилы и могилы их рожденных в Сибири детей. Да, многие из них заплатили жизнью за радость быть рядом с любимым человеком. Некоторым, таким, как Волконская или Полина Гебль (Прасковья Анненкова) удалось пережить четвертьвековой сибирский кошмар. Но вот что интересно - они. слабые женщины свели на нет самое главное желание императора - похоронить своих врагов-декабристов в бескрайних просторах Сибири. так, чтобы никто и никогда не вспомнил больше о них.

Им ведь нельзя было запретить писать письма. И они писали. И за своих мужей-декабристов и за их товарищей. Боясь огласки, власти вынуждены были идти на уступки - улучшать быт заключенных в каких-то мелочах, не издеваться над ними. Сюда, в Сибирь, потекли обозы с книгами, музыкальными инструментами, медицинским инструментарием. Несмотря на все трудности, налаживался быт. И в Чите, а позже и в Петровске-Забайкальском появились целые Дамские улицы. Они были своеобразными культурными центрами. Позже, когда декабристы один за другим стали уходить на поселение, именно жены облегчали им ту огромную работу, благодаря которой декабристы одухотворяли прагматичную и жестокую Сибирь - они помогали им учить крестьянских детей, лечить окрестное население, помогать другим, попавшим в беду людям. Не год, ни два - долгие тридцать лет. Когда, уже в 50-х годах прошлого века вслед за декабристами в Сибирь пошли петрашевцы, именно жены декабристов передавали им так необходимые деньги и теплые вещи, всячески о них заботились. Разве это не подвиг любви? А сколько трагедий перенесли эти женщины - у Александрины Муравьевой из трех оставленных дома детей двое умерли, а старшая дочь - сошла с ума, не в силах вынести тяжелой моральной обстановки дома. Иногда детей воспитывали так, что они теряли общий язык с родителями, осуждали их. И такое было. Болезни, потери близких преследовали их. И все же несчастий этих было бы неизмеримо больше, если бы ни сила их любви. И в том, что почти все декабристы саму каторгу в Чите и Петровсе-Забайкальском выдержали, выжили, безусловно, заслуга этих хрупких, интеллигентных и таких несгибаемых женщин.

И вновь мы переносимся в Италию, в Рим, в ХVI век, в великий период Итальянского Возрождения. Но на этот раз вспомним о великом и суровом Микеланджело Буонаротти. Он и Рафаэль не дружили друг с другом, недолюбливали и ревновали, не могли поделить славу, но время рассудило по своему, дав каждому свое, совершенно необходимое место.

Изысканный Рафаэль, суровый Микеланджело и гениальный энциклопедист Леонардо - вот три грани, три стороны Ренессанса. Микеланджело в своих скульптурах, картинах, сонетах, в росписи купола собора Святого Петра воплотил все муки современного ему возрожденного человека - его протест, его борьбу за свои идеалы, неудовлетворенные стремления, отсутствие гармонии между действительностью и идеалом.

Неудивительно, что этот человек высокого ума, поэзии сердца, человек с глубочайшим содержанием души, был одинок. Он был настолько уверен в своем высоком предназначении, что стал непримиримым к человеческим слабостям, гордым человеком, не пресмыкающимся перед сильными мира сего. Гордым, мрачным и очень одиноким.

Микеланджело прожил почти девяносто лет, но так бы и не узнал любви, если бы не встреча с удивительной женщиной - Витторией Колонной, знаменитой итальянской поэтессой. Она воплощала идеал Микеланджело, который не мог бы увлечься, как Рафаэль, обычной женской красотой - ему необходимо было, чтобы избранница его была равна ему по силе духа, по таланту. духовная близость, основанная на равноправии любящих.

Виттория происходила из старинного и могущественного римского рода. Она осталась вдовой в 35 лет, когда ее муж, горячо ею любимый - маркиз Пескара умер от ран, полученных в битве при Павии. Целых десять лет, до встречи с Микеланджело, она оплакивала свою потерю, в результате чего и появились принесшие ей славу стихотворения.

Она очень глубоко интересовалась наукой, религией, политикой и вопросами общественной жизни. В ее салона всегда было оживленно, велись нескончаемые споры о задачах искусства, о нравственности, о современных вопросах. Виттория глубоко восхищалась работами Микеланджело и когда он, мрачный, смущенный и неприкаянный, первый раз переступил порог ее дома, его встретили, как царственного гостя.

Он же был откровенно смущен оказанным ему приемом, держался просто и скромно, и, что было ему не свойственно, совершенно растерял свою показную надменность и разговаривал с гостями Виттории легко и охотно. Наконец-то художник нашел место, где он мог проявить свои глубочайшие познания в искусстве и литературе. Ведь благодаря сонетам Микеланджело мы можем и сегодня понять, какой глубокий и благодарный след оставила эта женщина в его нелегкой жизни. Впрочем, судите сами:

Микеланджело совсем не легко уступил место в сердце великому чувству любви - оно слишком привыкло к одиночеству. Ведь он в свое время решил избежать семейных уз, чтобы ничего не мешало его творчеству, и вот теперь он понимает благотворность этого чувства, хотя и опасается его.

Десять лет длились эти отношения, которыми они оба так дорожили. Она показывала ему свои стихи, делилась мыслями, он присылал ей наброски своих произведений, просил совета и всегда получал его. Удивительно, с каким доверием этот независимый, гордый ум, относился к суждениям своего друга.

Микеланджело прожил очень долгую жизнь и последние девятнадцать лет - в полном одиночестве. Он вспоминал Витторию, посвящал ей стихи.

Вот дословный перевод прекрасного его стихотворения, в котором великий художник и поэт выразил свою печаль :

"Когда ты, к которой стремятся мои желания, удалилась, природа, никогда не создававшая ничего более прекрасного, была пристыжена. Кто тебя видел, проливая слезы? Где ты теперь пребываешь? О, как неожиданно погибли безнадежные мечты! Теперь у земли твое чистое тело, у неба твои чистые мысли... Ты живешь. Слава твоя блестит при ярком свете и всегда будет тебя показывать в твоих делах и стихотворениях".

"Все думы - о любви"

Данте Алигьери (1265 - 1321) - поэт, создатель итальянского литературного языка, "последний поэт средневековья и первый поэт нового времени"(Ф.Энгельс). Вершина творчества Данте - поэма "Божественная комедия".

Данте Алигьери, "Суровый Дант", как называл его А.С. Пушкин - величайший поэт итальянского Возрождения, по сути дела - первый его поэт.

Жизнь его, а он родился в 1265 году и умер в 1321-м , захватила самый тревожный в политическом отношении период национальной жизни Италии. Ведь и "Божественную комедию" он написал в изгнании, на которое осудила его восторжествовавшая в 1301 году во Флоренции партия "черных" - сторонников папы и представителей интересов дворянской верхушки богатой республики.

Но нас великий поэт интересует более всего как создатель прекрасных сонетов и канцон, посвященных его возлюбленной - Беатриче. Ведь даже в суровой "Божественной комедии" герой его проделывает многотрудный путь через круги Ада и Чистилища, чтобы найти дорогу к Раю и там встретить ненаглядную свою Беатриче.

Так что же это было за чувство, прошедшее через века, вызвавшее к жизни стихи огромного количества поэтов - и известных и не очень? В истории отношений между женщинами и поэтами, их воспевающими вряд ли можно найти столь яркий пример пламенной, но в то же время платонической, идеальной любви, которую питал Данте Алигьере к дочери друга своего отца Фалько Портинаре Бетриче.

Редко у кого любовь эта не достигала той силы напряжения, той выпуклости и упругости, как в отношениях Данте к Беатриче. Может быть именно поэтому долгое время не хотели даже верить, что Беатриче - лицо реально существующее, думали, что это поэтическая аллегория идеальной женщины вообще.

Это тем более удивительно, что все знакомство с Беатриче состояло в нескольких поклонах, которыми она ответила поэту при случайных уличных встречах. И все! Этого было достаточно, чтобы в груди поэта возникла искра, из которой разгорелось мощное и ровное пламя, которого хватило на всю жизнь.

 
			Все думы - о любви, о ней одной,
			И столь они между собой несхожи,
			Что этой власть любви всего дороже,
			А та сгущает страхи надо мной.

			А в той -надежда сладостной струной,
			А в той - причина слез: что делать, что же?
			Одно лишь их роднит в сердечной дрожи:
			Мольба о милости любой ценой.

			Какую думу должен отобрать я?
			Откуда взять уверенную речь?
			Любовные сомнения нависли.

			И чтоб связать разрозненные мысли
			Мою врагиню надо бы привлечь -
 			Мадонну Милость, пасть в ее объятья.
				(из книги "Новая жизнь", пер Е.Солоновича)

Но достаточно почитать сами сонеты и канцоны Данте, чтобы понять - реальная Беатриче существовала! Такая сила страсти не может быть вызвана к жизни одним поэтическим вымыслом. Как бы то ни было, вопрос этот сейчас учеными решен положительно. Дочь Фальконе Портинаре родилась в 1267 году, жила по соседству с Данте, в 1287 году вышла замуж, а в 1290 году , вскоре после своего отца, умерла .

То,что она вызывала у поэта чувства. более всего похожие на умиление , объясняется, может быть тем, что возлюбленная Данте была слабого телосложения, очень болезненная и именно поэтому к ней можно было проникнуться самой тонкой платонической любовью, именно такое существо можно считать неземным, горевать и радоваться одновременно, ибо там, где рука об руку идут болезнь и смерть, нет места низменным чувствам. Беатриче просто таяла, как свеча.

Знала ли она о том, какие стихи ей посвящают? Бог весть. Считают, что знала, и даже вздумала ревновать Данте и не отвечать на его поклоны, когда он стал в целях маскировки посвящать стихи другой даме. Конечно, обо всем этом мы теперь можем только догадываться.

Как бы то ни было, он долго оплакивал свою любовь. Он был безутешен и горе свое выразил в превосходных сонетах. Он назвал книгу этих сонетов и канцон "Новая Жизнь"(Vita nuova). Два десятка сонетов, несколько канцон и баллада - по сути, автобиографическая исповедь поэта, наполненная утонченным философским толкованием пережитого, пламенеющего чувства, благостного образа любимой. Проза здесь перемежается со стихами, объясняет их. Это первый в истории литературы дневник личной любви.

Пройдет еще десять лет, и он выполнит свое обещание написать великое произведение, в котором выставит свою любимую в таком свете, в каком никогда еще не была представлена ни одна женщина. И он пишет свою бессмертную "Божественную комедию".

Чувства его и через годы нисколько не потускнели. Именно эта продолжительность чувства, непрерывность любовного экстаза являются самым замечательным в отношении поэта к царице его сердца. Пройдя все круги ада, чистилища, дойдя до рая земного, он встречает Беатриче.

 
			От области, громами оглашенной
			Так отдален не будет смертный глаз,
			На дно морской пучины погруженной,

			Как я от Беатриче был в тот час;
			Но это мне не затмевало взгляда,
			И лик ее в сквозной среде не гас.

			"О, госпожа, надежд моих ограда,
			Ты, чтобы помощь свыше мне подать,
			Оставившая след свой в глубях Ада,

			Во всем, что я был призван созерцать,
			Твоих щедрот и воли благородной
			Я признаю и мощь и благодать.

			Меня из рабства на простор свободный
			Они по всем дорогам провели,
			Где власть твоя могла быть путеводной.

			Хранить меня и впредь благоволи,
			Дабы мой дух, отныне без порока,
			Тебе угодным сбросил тлен земли!"
				("Божественная комедия", пер М.Лозинского)

Прислушайтесь к этим словам. Так может говорить только великая любовь.

Великий адмирал.

Нельсон Горацио ( 1758 -1805) виконт, вице-адмирал, великий английский флотоводец, одержавший ряд побед над французским и испанскими флотами,в т.ч. при Абукире и Трафальгаре Мастер маневренной тактики и решительных Действий.

Вивьен Ли и Мишель Мерсье создали запоминающиеся образы той, имя которой прочно связано с неукротимым адмиралом, принесшим славу Англии. Между тем адмирал, действительно любивший прекрасную жену лорда Гамильтона, на вопрос, какой день в его жизни был самым счастливым, со вздохом и печалью отвечал -"Счастливейшим днем моей жизни был тот, когда я женился на леди Нельсон".

Надо сказать, что великий флотоводец с молоду был горяч и порывист в вопросах любви. Первый раз он едва не женился, когда командовал судном "Albermarale". Судно собиралось выходить в море из канадского порта Квебек. Вдруг приятель Нельсона Александр Девисон, гуляя по берегу увидел капитана Нельсона, только что высадившимся из лодки. "Ты же должен быть уже в море!" - воскликнул он. "Нет, я должен увидеться с женщиной, которая подарила мне здесь столько приятных минут!" "Но у тебя приказ, тебя отдадут под суд!" "Пусть отдают, я твердо решил исполнить свое намерение!" .Девисону с большим трудом удалось уговорить капитана Нельсона срочно отправиться на корабль.

А вскоре Нельсон забыл свою квебекскую любовь. За ней последовала дочь английского священника, мисс Эндрюс, за той - г-жа Нисбет, молодая вдова врача. Она жила у своего дяди, президента Нисбета. Нельсон нанес ему визит, и тот после ухода адмирала сказал: "А ведь я нашел великого маленького человека, которого все так сильно боятся, под столом. Он играл с ребенком госпожи Нисбет."

Через несколько дней г-жа Нисбет была представлена Нельсону и очень ему понравилась. Он и женился на ней 11 марта 1787 году. Так в его жизни появилась леди Фанни Нельсон. Великому полководцу не приходилось подолгу задерживаться на берегу. С дороги он писал ей нежные письма. Вот одно из них: "Слышала ли ты, что соленая вода и разлука убивают любовь? Я до того маловерен, что не верю в это положение и велю себе каждое утро выливать на голову по шесть кадок соленой воды. И матросская поговорка не только не подтверждается, но, наоборот, любовь так возрастает, что ты увидишь меня до условленного времени"

И через одиннадцать лет после свадьбы любовь его к жене не угасает: "Ты можешь быть вполне уверена насчет моей безусловной любви, привязанности и уважения; чем больше я знакомлюсь с миром, тем больше удивляюсь твоей личности и характеру твоему. Только повелительный глас моей чести, требующий, чтобы я служил своему отечеству, держит меня вдали от тебя... Молю Бога, чтобы мы скоро увиделись в мире и чтобы нам можно было бы поселиться в нашей хижине".

Подумайте, какое характерное письмо. Человек, который привык воевать, который видит в этом занятии долг чести, мечтает о мире и хижине. Увы, ему об этом можно только мечтать!

Когда сын Фанни подрос, он тоже стал моряком и во время нападения на Тенериф находился рядом с ним на палубе корабля. Юноша вовремя заметил летящее в адмирала ядро, и оттолкнул его в сторону. А ведь Нельсон не хотел брать молодого человека в море "Что будет с твоей матерью - говорил он - если мы оба погибнем?". К счастью, они не погибли - пасынок спас отчима от верной смерти.

Адмирал действительно продолжал скучать по жене. В одном из писем он жалуется: "Вдали от тебя я нечувствителен ко всякому удовольствию. Ты для меня все. Без тебя мир не имеет никакого значения, так как в последнее время он мне не доставляет ничего. кроме досады и озлобления. Это мои нынешние чувства. Дай Бог, чтобы они никогда не изменились! И насколько человек может предусмотреть, существует нравственная уверенность, что они никогда не переменяться".

Ах, поосторожнее бы адмиралу с этими словами. Не оправдалась его "нравственная уверенность" Ведь впереди его ждало Неаполитанское королевство и знакомство с женой английского посла в Неаполе лорда Гамильтона - молоденькой и очаровательной леди Гамильтон.

В том, что она влюбилась в героя-моряка, знаменитого мужественного адмирала, нет ничего удивительного: лорд Гамильтон годился ей в отцы, и он действительно относился к ней по-отечески, предоставляя полную свободу.

Лорд сам познакомил Нельсона со своей женой. Известны слова, которые ей перед визитом адмирала: "Я представлю тебе маленького человека, который не может похвастаться особой красотой, но который, если не ошибаюсь, поразит в одно прекрасное время весь мир."

Трудно осуждать и адмирала Нельсона - красота леди Гамильтон была таким контрастом всему тому, чем ему приходилось заниматься в последние годы. Он влюбился, как юноша.

Их связь продолжалась много лет и ни для кого не была тайной. Особенно она усилилась, когда леди Гамильтона овдовела. В свете делали вид, что ничего не происходит, но сплетням не было конца. Достигали эти сплетни и слухи леди Нельсон, тем более, что адмирал и сам очень часто говорил о леди Гамильтон в письмах к жене, или во время своих приездов в самых восторженных выражениях. Фанни долго терпела, но однажды за завтраком, когда адмирал по привычке сказал, что "милая леди Гамильтон" сказала то-то и то-то, она вскочила и с душевным волнением крикнула: "Мне, наконец, надоело слышать всегда о "милой" леди Гамильтон. Предлагаю тебе отказаться или от нее или от меня.

Увы, Фанни переоценила свои возможности и не учла независимый характер мужа. Он побледнел, дотронулся до виска и внешне спокойно сказал: "Успокойся, Фанни, Подумай, что ты говоришь. Я люблю тебя искренне, не могу забыть, чем обязан леди Гамильтон. Я о ней никогда не буду говорить без любви и восторга".

Произошел разрыв. С тех пор адмирал только однажды увиделся с женой. И сказал ей: "Бог свидетель, ни в тебе, ни в твоем поведении не нахожу ничего такого, чем я мог быть недоволен". Конечно, в этом разрыве он прежде всего винил себя. Он любил Эмму Гамильтон, но никогда не мог забыть свою Фанни, которая всегда была ему преданным другом. Фанни тоже страдала от разлуки с мужем. Когда он лежал с тяжелой раной в Неаполе, она пересилив себя, не поехала ухаживать за ним, предоставила это сопернице и очень страдала

Внучка ее, тоже Фанни, вспоминала, как бабушка часто вынимала из своей рабочей корзины миниатюрный портрет Нельсона, и нежно прижав его к губам, клала на место. Однажды она сказала внучке: "Когда подрастешь, Фанни, то может быть узнаешь, что значит страдать, когда сердце разбито.

В последние годы жизни леди Гамильтон и адмирал Нельсон практически не разлучались. Но адмирал скучал на суше, мрачнел от безделья, иногда приходил в бешенство. Его нутро было настроено на битву, в мирной обстановке долго находиться он не мог. Эмма, видя, как он мучается, не могла оставаться к этому безучастной.

Однажды она сказала ему: "Нельсон, вы чувствуете себя несчастным. Как ни неприятна разлука с вами, могу вам только посоветовать, чтобы вы снова предложили стране свои услуги. Они, конечно, будут приняты с радостью, и вы опять обретете душевное спокойствие... Одержав несколько блестящих побед, вы вернетесь к нам. Мы всегда будем охотно принимать участие в вашем счастье"

Будто камень свалился с души адмирала.

"Славная Эмма, добрая Эмма! Если бы было больше на свете таких Эмм, то было бы больше и Нельсонов.!"

Не будь этого разговора, не было бы блестящей победы англичан над французами под Трафальгаром. Победы, навсегда сделавшей адмирала Нельсона национальным героем.

Анакреон и гетеры.

Анакреон - (570 -478 до н.э.) - др.-греческий поэт-лирик. Преобладают мотивы размеренного, сознательно культивируемого наслаждения, чувственными радостями жизни. В России подобные стихи писали К. Батюшков, Г.Державин, А. Пушкин.

Человеческие наслаждения - что может быть более ценного, не правда ли? Иллюзия, что можно построить целую жизненную систему, уберегающую ее последователя от всех жизненных неприятностей с младенчества до глубоких седин не нова -ее талантливый представитель поэт Анакреон жил в Древней Греции. Его творчество оказало глубокое влияние на многих русских поэтов. Достаточно здесь упомянуть имена Державина, Батюшкова, Пушкина, Дельвига. Хотя жизнь всех перечисленных поэтов далека от безмятежности, а порой и просто трагична, все они в разные периоды своего творчества отдали дань "науке страсти нежной" Поэзия XVIII -начала XIX века в России была к этому очень чувствительна.

Что же касается самого Анакреона, жившего почти тремя тысячелетиями раньше, то он был, как говорил профессор Дублинского университета Дж. П. Магаффи, утонченнейшим придворным афинского двора, поклонником вина и любви, человеком исчерпавшим до дна все человеческие наслаждения.

Здесь уместно и сказать о роли женщины в Древней Греции. Ею восхищались, посвящали великие произведения искусства, но в семье женщина, жена была достаточно бесправна. Ее главной функцией было деторождение. Как говорил историк Шерр о женщинах Спарты в своей книге "Исторические женщины", "..брак, по закону Ликурга, обращался в рационально устроенный завод для расположения людей"

Но в обществе потребность в женской красоте была огромной - и греки, а за ними римляне понимали толк в прекрасном. И коль скоро замужние женщины были заперты за семью замками, их место в обществе заняли утонченные, хорошо образованные гетеры.

Именно гетера, легкомысленная, развратная, но и прекрасная, продававшая свою любовь за деньги, но и умевшая вливать в душу созерцателя ее красоты радость и блаженство, служила объектом поклонения у людей искусства.

Существовали храмы, посвященные любви и страсти. Никому из просвещенных людей в голову не могло придти протестовать против внебрачных связей. К ногам гетеры приносили славу, богатство, талант.

Анекреон не был исключением - он был скорее идеологом внебрачных связей, он воспевал исключительно гетер. Вся творческая деятельность поэта носит на себе отпечаток огня страсти, переполнявшего его душу. Об этом говорит каждая строчка его стихов

Господство гетер особенно усилилось в царствование Пизистрата, захватившего власть в Афинах в отсутствии сурового Солона. Люди устали от строгих нравов и с наслаждением окунулись в легкомысленные забавы. Афины наводнили роскошь, произведения искусства и... легкий взгляд на жизнь. Анакреон не вмешивался в политику, не давал никому нравственных наставлений, он был певцом ничегонеделания. Высшие цели и стремления времени его нисколько не заботили. Единственным огорчением для него были седины на голове и пренебрежительное вследствие этого отношение к нему молодежи. Но и к этому он относился легко.

Успевал ли он кого-нибудь глубоко полюбить, нуждался ли он в этом? Называть имена его женщин дело пустое - и из-за их несметного количества и из-за того, что он сам вряд ли был способен отличить одну от другой. Вот как он сам пишет об этом "мотыльковом" времяпрепровождении в полушутливом стихотворении, озаглавленном "Любовницам":

Да, в устах Анакреона - это очень сильная брань, которую могло вызвать только очень сильное чувство.

Как вы думаете, можем ли мы сегодня порицать Анакреона за "жар души, растраченный в пустыне", за легкомыслие и безудержное стремление к удовольствиям? Ведь он был умный и талантливый человек. Думаю, что нет. Его породило определенное время и соответствующие времени запросы. Умный, красноречивый властитель Пизистрат очень точно уловил основную черту афинского народа и сумел увлечь его жизнью, свободной от тесных уз морального кодекса, навязанного ему Солоном.

Недаром последний, так негодовал, вернувшись на родину. Он увидел, что все его труды пошли прахом - от величественного здания афинской гражданственности не осталось камня на камне. Он даже написал стихотворение "Бедствия афинян", в котором с горечью восклицал: "Афиняне, не приписывайте вашего бедствия богам: оно порождено вашим развратом, вы сами придали силу гнетущим вас рукам". Увы, то был глас вопиющего в пустыне.

Ни к кому из немецких поэтов-романтиков судьба не была столь благосклонна, как к великому создателю "Фауста" Вольфгангу Гете. Ведь еще совсем юным удостоился он поэтической славы, а в тридцать лет стал министром. Его внимания искали самые знаменитые люди того времени - дипломаты, ученые, поэты, художники. Женщины всегда отвечали ему - гениальному, красивому, благополучному взаимностью. Но был ли он счастлив? Ведь природа наделила. Гете чрезвычайно тонко организованной душой, способной остро чувствовать страдание. К счастью, поэт оставил нам свою автобиографию, где много пишет и о женщинах, которых любил он и которые любили его. И, увы, это не всегда совпадало. Его автобиография - это и его произведения - вот и прославивший его роман "Страданья молодого Вертера" тоже ведь списан с натуры -Гете пережил подобную историю, и хоть она не закончилась самоубийством, но он как бы пережил самоубийство моральное - отказ от любви во имя дружбы.

Можно много говорить о женщинах великого поэта. И о его жене, Христине, простой крестьянке, на которой он женился, прожив с ней жизнь вне брака, и о тех молодых женщинах, которые были у него после смерти жены и которые искренне его любили и о самой последней его любви, о которой я все-таки расскажу вам - о прекрасной Ульрику фон Левецов.

Почему Гете так любили женщины и женщины молодые, много моложе самого поэта? Что дало ему силы, как и его герою, доктору Фаусту сохранять не только физические силы, но и молодость духа. Он до глубокой старости не знал творческого бессилия. Все женщины, которых он любил, вызывали к жизни замечательные произведения. И он любил их каждый раз страстно, с полной отдачей сил, это каждый раз(! была страстная, юношеская любовь!

Моральные, душевные силы его не иссякали. Недавно я перечитывал стихи другого старца-поэта - Петра Андреевича Вяземского. Я нашел у него строчки:

Но для Гете старость не была бедой - он ее не чувствовал! Уж не сам ли он - доктор Фауст, так и не сказавший времени - "Остановись мгновенье, ты - прекрасно"

А теперь об Ульрике фон Левецов. Ему было 75 лет, ей - восемнадцать. Он влюбился в нее, как юноша, она полюбила его искренней, пылкой любовью, не иссякавшей в ее душе до самой смерти. Благодаря ей, этой любви, живая память о поэте жила почти до начала нашего века.

Она на всю жизнь сохранила воспоминание о гениальном человеке, который едва не сделался ее мужем. И сделался бы, не вмешайся родные и близкие, видевшие в этой любви лишь преступление против природы и моральных устоев. Она ни за кого не вышла замуж, и это понятно. Кто бы мог стать рядом, занять в ее сердце место, принадлежавшее великому Гете?

Да, он был стар, но по юношески строен и прям, на его великолепном лбу не было ни одной морщины, волосы были густы и красивы, а глаза сверкали силой, красотой и любовью. У них уже было все условлено, недоставало только формального акта - женитьбы, но друзья и приятели восстали против этого "неестественного" брака, который в глазах общества мог бы показаться смешным.

Но почему смешным? Почему ее юное сердце так страстно пламенело, охваченное негой и блаженством? Почему она проходила мимо десятков молодых и красивых, суливших ей долгую счастливую жизнь? Почему?

Я особенно отчетливо вспомнил эту историю, сидя на спектакле Ленинградского Академического театра им А. С. Пушкина "Перед заходом солнца". Прекрасные артисты Н. Симонов и Н. Ургант разворачивали передо мной действие грустной пьесы Гауптмана о трагедии и красоте любви людей разных поколений, а перед моим внутренним взором стоял величественный и такой живой облик великого старца.

Вспомнив о Гете, не могу пройти мимо судьбы еще одного немецкого поэта-романтика - Генриха Гейне, хотя бы потому, что жизнь его была в каком-то смысле полной противоположностью жизни его литературного предшественника. Никакой внешней гармонии -одни противоречия. Это нам подспудно все классики кажутся знаменитыми и благополучными. Их судьбе можно позавидовать, подражать. Увы, увы... Совсем нечасто улыбается счастье великим.

Смотрите сами. Генрих Гейне был великим патриотом Германии, но прослыл отщепенцем, ненавидящим свою страну. Душа его постоянно стремилась на берега Рейна, а тело было приковано к чужбине - последние 25 лет жизни он прожил во Франции. Мечтал о женщинах талантливых, полных чувства и энергии, понимающих его поэзию, а жил с простой полуграмотной француженкой, ни слова не понимавшей по-немецки. Когда ей пришлось прочитать в переводе его любовное стихотворение, она возмутилась, обиделась и сказала, что никогда не будет читать стихи, которые ее муж пишет о других женщинах.

Всей душой тяготел к мирной жизни и вместо этого жил в эпицентре бури - в Париже и вел нескончаемую борьбу со своими политическими и литературными врагами. Мечтая о всеобщем политическом и социальном рае, всю жизнь горевал, томился безысходной тоской, заглушая ее саркастическим смехом. И, наконец, этот прямой потомок Гете был забыт современниками в конце жизни, который был достаточно печален - Гейне был восемь лет прикован к постели. Вот такая судьба, такой жизненный путь знаменитейшего поэта. А любовь? Была ли она у него?

Его очень любили две самые близкие женщины - мать и сестра Шарлотта. Мать его была выдающейся женщиной, получила превосходное воспитание, и именно ей он обязан ранним развитием и любовью к литературе. С сестрой он был дружен и нежная, и верная эта дружба продолжалась до самой смерти поэта. Когда он живым трупом лежал на своей койке в Париже, она старалась, как можно чаще бывать у него.

Но первую настоящую любовь Гейне испытал в раннем юношеском возрасте. Его возлюбленная Вероника умерла совсем молоденькой и он запечатлел светлый ее образ в "Путевых записках".

Только однажды он встретил женщину, достойную стать рядом с ним, - речь идет о знаменитой Рахили фон-Фаргаген, хозяйки одного из самых модных литературных салонов. Сюда захаживал великий Гете и молодые литераторы получали в общении с ним толчок для развития своих талантов.

Понятно, что здесь не было места для любви и страсти. Рахиль была замужем и обожала своего мужа. Она была женщина благородная и никакого флирта не допускала даже в душе. К тому же, молодой Гейне просто благоговел перед ней и безмерно уважал. Гейне часто писал в письмах, что никто так не понимает его творчество, как Рахиль.

Итак, высокообразованный, интеллектуальные красавицы, тонко чувствующие поэта, интересные собеседница, друзья. А женится Гейне на необразованной гризетке, смазливой француженке Матильде. Он женится на ней после нескольких лет связи и... счастлив! При всем своем невежестве Матильда обладала веселым характером, истинно французской бойкостью, была добра, приветлива и любила мужа до самозабвения. Она, жена одного из величайших немецких поэтов, патриота до мозга костей так и не смогла выучить ни одного немецкого слова.

И, несмотря на это пылкий Гейне любил ее, страдал, когда они ссорились, не успокаивался, пока не происходило примирение. А как же знаменитое родство душ? Оно не смущало ни ее, ни его.

Он прожил с Матильдой более двадцати лет, и неизвестно, когда больше ее любил - в первые ли дни знакомства, когда он только узнал хорошенькую брюнетку, веселую, болтливую, по своему остроумную, перебравшейся из деревни в Париж к своей тетке-башмачнице или в последние годы своей жизни, когда больной и разбитый, лежал в безнадежной неподвижности, странным образом сохраняя в себе поэтические искры.

То, что она не знала ни одного его стихотворения, тоже шло ей на пользу в сознании Гейне - он считал, что это даже хорошо, что его жена любит не его стихи и славу, а его самого, как человека.

Ему нравилась даже то, что Матильда была очень вспыльчивой.

Характер Гейне, беспокойный, порывистый требовал напряжения, ссор и небольшие распри, прерывая размеренный характер семейной жизни, придавал ей необходимую остроту. И так сладки были минуты примирения. Гейне даже иногда специально дразнил свою преданную подругу и успокаивался только тогда, когда в ее глазах загорался хорошо знакомый огонек. А как славно было успокоить ее, принеся пару серег или цветастую шаль. Матильда легко давала себя уговорить, и в доме воцарялся мир.

Вот как он писал о ней: "Входит жена, прекрасная, как утро и улыбкой рассеивает немецкие заботы".

Она навсегда осталась верна его памяти. Трогательно, безыскусно рассказывала о нем, а приходивших в дом почтить память великого поэта, она потчевала блюдами, которые он любил, и искренне верила, что тем самым почитает его память.

Вот вам удивительный пример многолетней счастливой жизни двух абсолютно разных людей. Но может быть именно потому так любил Гейне, человек гениальный, творческий, один из самых умных поэтов Германии свою Матильду, что видел в ней то, чего ему, может быть не доставало в полной мере - умение радоваться жизни, физического и морального здоровья, здравого отношения к миру.

В ней чистая любовь, в ней вера обитала...

Жемчугова (наст. фамилия - Ковалева) Прасковья Ивановна (1768 - 1803) русская актриса, певица, с 1800 - графиня Шереметева. Шереметев Николай Петрович, граф (1751-1809) , владелец усадьб Кусково, Останкино, основатель Странноприимного дома в Москве.

Бродя как-то по Вешнякам, на стене дома прочитал табличку - "Аллея П. Жемчуговой". Прочитал и сразу стало тепло на душе.

Вспомнил еще одно место в Москве - памятник великой любви - великолепное здание Института им Склифосовского, знаменитого "Склифа", широким идеально вылепленным полукругом, выходящим на Садовое кольцо.

Вот ведь как бывает - человеческая любовь, такая личная, интимная, беспомощная с виду и эфемерная воплощается в память людскую и в прекрасные памятники архитектуры, которые тоже ведь застывшая память.

В здании Склифа размещался когда-то московский Странноприимный дом, построенный графом Николаем Петровичем Шереметевым по завещанию и в память своей жены, графини Прасковьи Ивановны, в девичестве Ковалевой-Жемчуговой, великой русской драматической актрисе.

Она умерла 23 февраля 1803 года, через двадцать дней после смерти первенца своего, сына Дмитрия. Перед смертью все тревожилась она о его судьбе и просила мужа построить в память о ней больницу для бедных.

Что же необычного в этой, казалось бы заурядной человеческой истории? Да, пожалуй, все. Николаю Петровичу было около сорока лет, когда он встретил Парашу, и пораженный ее красотой, полюбил ее с первого взгляда.

А был он человек жизнью пресыщенный, богатством своим испорченный, основными занятиями в жизни его были охота, лошади и женщины. Именно в такой последовательности.

Характер у него был страстный, был он неплохо образован, знал языки, объездил всю Европу, имел дома библиотеку в 1600 томов, причем книги эти, в отличие от многих других, читал, о чем свидетельствуют отметки на страницах.

А еще он очень любил театр, заведенный в Кускове еще папенькой, графом Петром Борисовичем. В театре играли крепостные актеры Шереметевых, и он пользовался необыкновенной популярностью. При Николае Петровиче театр достиг небывалого расцвета - он сам отбирал репертуар и вначале сам учил своих актеров, выискивая талантливых детей по всем своим вотчинам, а их у Шереметевых было немало.

Жилось, кстати, крепостным актерам у просвещенного помещика не очень - они не имели права видеться с семьями, жили в тесных, холодных и сырых флигелях, отдельно мужчины и женщины. За малейшие ошибки их наказывали - били смертным боем, лишали еды.

Параша Ковалева выступала в спектаклях с одиннадцати лет. У нее был прекрасный голос, очень серьезное актерское дарование. Влюбившись в Парашу, граф занялся ее образованием, в том числе и сценическим. Сценическому искусству ее учила знаменитая Т.В. Шлыкова (по сцене Гранатова).

Прасковья оказалась талантливой ученицей, все буквально хватала на лету. Вскоре она стала украшением Кусковского театра Шереметевых. Она покоряла своей игрой австрийского императора Иосифа, короля Станислава Понятовского и многих других знатных вельмож.

К сожалению, расстояние между общественным положением графа и его подруги было чудовищным. Несмотря на достаточно вольные нравы, царившие в российском дворянстве того времени, Николаю Петровичу гораздо охотнее простили бы любые оргии и распутство, чем глубокую, чистую страсть к крепостной актрисе.

Им приходилось скрываться, таиться от людской молвы. Шереметев построил в Останкино театр специально для Прасковьи не потому, что Кусковский был плох - ему хотелось увести ее подальше от перенасыщенной людьми кусковской усадьбы в более тихое, более интимное Останкино.

Впрочем, это мало чему помогло. Прасковья очень переживала свое положение, но любила графа так сильно и страстно, что изменить ничего не могла. Он все же решился жениться на своей любимой. Они обвенчались тайно - двор никогда бы не простил ему откровенной женитьбы. И бедная жена одного из самых богатых и знатных людей России при людях не смела называть его мужем.

В последние годы они жили в Петербурге, в собственном доме.

Театра не было, выезжать в свет Прасковья Ивановна не могла и не хотела. Спальня ее находилась близ домовой церкви и это стало единственным ее утешением - она много молилась, замаливая свой многолетний, как ей казалось, грех. Хотя какой же грех - такая любовь!

Она пробыла графиней чуть больше трех лет. Очень много занималась благотворительностью: по ее завещанию выдавались довольно значительные сумы сиротам, бедным, убогим ремесленникам и т.д. Основное ее состояние пошло на строительство странноприимного дома, как она того и хотела.

Граф очень тяжело перенес ее смерть. Он заказал портрет Параши и написал на нем "Наказуя наказа мя, смерти же не предаде мя". Из ее спальни граф устроил молельню, весь дом и сад в Петербурге испещрены надписями : здесь сидела она, здесь приятно проводила время и т.д.

А прекрасное здание на Садовом кольце, чудесный образец раннего классицизма, было построено крепостными архитекторами Шереметевых - П.Аргуновым, Г. Дикушиным и А. Мироновым под общим руководством Д.Кваренги. В 1810 году здесь открылась шереметьевская больница для бедных, с которой связана деятельность великого Пирогова. Невозможно сосчитать, скольких страждущих видели эти стены за почти двухсотлетнее существование, скольких еще увидят, сколько из них обязано им своей жизнью и здоровьем.

Так эта любовь двух не слишком счастливых людей продолжает служить людям.

Чтоб был фонтан похож на скупые мужские слезы.

Хан Шагин -Гирей, представитель династии крымских ханов Гиреев ( 1427 -1783). Отрекся от престола 1783 г.

Бахчисарай утопал в зелени, но и она не вполне спасала от изнуряющего зноя. Я только что спустился сюда из караимской крепости Чуфут-кале, где подивился на выдолбленные за много веков колесами колеи в камне горы, глубиною почти в полметра. День за днем, арба за арбой везли в крепость поклажу и возвращались вниз с другой. День за днем, месяц за месяцем, год за годом. Вот и продолбили. Это ли не знак протекающего времени?

А здесь, внизу, в парке, окружавшем сохранившиеся здания дворца последнего хана из династии Гиреев, было тихо, все же прохладнее и тихонько капала вода в знаменитом фонтане слез, переливаясь сверху вниз из одной переполненной раковины в другую.

Все это напомнило мне ленинградское детство, ибо почти такой же фонтан, копию этого, видел я в одном из эрмитажных залов, окна которого выходили на полноводную Неву, а двери - в знаменитый зимний сад. Когда-то в этом исполненном в мраморе зале располагалась библиотека, а сейчас у стены в огромной клетке стояли кулибинские часы - павлин. Каждый час птица горделиво расправляла свое шикарное оперение, совершенно затмевая скромную прелесть фонтана.

Но здесь, в Садах Бахчисарая смотрелся фонтан совсем иначе, напоминая нам о делах более чем двухсолетней давности, о любви крымского хана к красивой наложнице. Мы мало, что знаем об этой истории. Знаем имя возлюбленной хана - Диляра Бекеш. Знаем, что она несколько лет прожила невольницей в ханском гареме. От чего прекратилась ее жизнь - от тоски по родине, от болезни, от яда, наконец? Кто знает... Жизнь наложницы, даже если ее и любил хан, мало что значила.

Пушкин, посетив ханский дворец в Бахчисарае в 1820 году по пути из Гурзуфа в Симферополь, вдохновился этой красивой легендой и написал свой ее вариант - пленительную романтическую поэму "Бахчисарайский фонтан". Уж ее то вы наверняка знаете. До этой поэмы, прямо там, на крымской земле родился цикл "Фонтану бахчисарайского дворца" Помните?

 
			Фонтан любви, фонтан живой!
			Принес я в дар тебе две розы.
			Люблю немолчный говор твой
			И поэтические слезы.

			Твоя серебряная пыль
			Меня кропит росою хладной:
			Ах, лейся, лейся ключ отрадный!
			Журчи, журчи свою мне быль...

Но это - воображение поэта, его поэтическая фантазия. На самом деле участь женщин, томившихся в гареме. Крымское ханство еще и в 18-м веке вело опустошительные набеги на сопредельные страны, и каждый такой набег сопровождался угоном в плен не только воинов-мужчин, но и детей и женщин.

Молодые и красивые пополняли собой ряды гарема. Их кормили, поили и одевали, но как личности, они полностью растворялись, исчезали. Им могли даже поменять имя. Никакой своей воли, желаний. Задача одна - ублажать повелителя. Причем некоторым из них его почти не приходилось видеть, самое большее 1-2 раза в год.

Интересно, что наличие гарема говорило о богатстве его владельца, было престижным. Это было куда важнее просто удовлетворения сексуальных потребностей хана. Да ему столько женщин и не нужно было. Но для женщины, попавшей в гарем, выхода оттуда уже не было.

А вот к женам мусульмане относились совершенно иначе, чем к наложницам. Жен, по Корану, не могло быть больше четырех, причем они имели четкие юридические права. При разводе муж обязан был их обеспечить материально. У ханских жен, например, у всех четырех было по своему дворцу. А наложницы - кто о них подумает! Никто.

И тем удивительнее этот печальный фонтан, эта рукотворная память о неведомой женщине, своей красотой ли, движение ли своей души, завоевавшей любовь сурового хана, выделившейся из безликой массы обитателей гарема, заставившей своего повелителя плакать и скорбеть, когда ее не стало.

Хан сказал мастеру Мансуру: "Сделай фонтан, чтобы напоминал он скупые мужские слезы". И сотворил мастер чудо, которым мы любуемся до сих пор.

Приходится только удивляться силе человеческого чувства. Казалось бы, мужчина Востока, привыкший иметь столько женщин, сколько ему хочется, особенно, если он знатен и богат, должен бы всем пресытиться. Что нужно было предпринять, чтобы пробудить в нем сильное чувство? Недаром же во всех, почти без исключения, произведениях восточного эпоса влюбленные - молодые люди, преодолевающие неимоверные трудности на пути к своему счастью.

Но в этих произведениях не упоминается, как правило, ни о гаремах, ни о наличии у героев других жен. Прекрасный культ любви сквозит в произведениях Саади, Джами, Омара Хайяма и других средневековых восточных поэтов.

Но это - культ идеальной любви, она редко проникает за стену гарема. Тем удивительнее и трогательнее лицезреть это замечательный памятник любви - фонтан, до сих пор, уже более двухсот пятидесяти лет, роняющий в сухую от зноя крымскую землю скупые мужские слезы, слезы о безвозвратно ушедшей любви.

Ангел мой, ты видишь ли меня.

Федор Иванович Тютчев (1803 -1873) -выдающийся русский поэт, дипломат. Лирика Тютчева - напряженный,трагический философский монолог, полный ощущения космических противоречий человеческой души.

Не без внутреннего трепета приступаю я к этой новелле. Как рассказать молодым то, что сам понял только в зрелом возрасте? Как найти слова, хоть сколько-нибудь адекватные жизни и творчеству самого любимого моего и близкого по духу поэта? А ведь нет для меня никого, более близкого сердцу, чем Федор Иванович Тютчев. разве что еще сумрачный Баратынский. Оба они стремились разъять душу человеческую, чтобы понять, что же происходит в ней, куда она стремится по воле рока.

Но если Евгений Баратынский делал это совершенно сознательно, ощущая себя литератором и поэтом, то гениальный Тютчев был в самом высоком смысле дилетантом, и никогда серьезно к своей поэзии не относился. Жизнь, сама жизнь его была творимой и мучительной поэзией.

Есть что-то мистическое в том, как соединились после смерти судьбы этих поэтов. Соединились в прекрасном, поэтическом подмосковном Муранове, в усадьбе, где жил Баратынский, а после сын Тютчева Иван, и где теперь удивительные по силе воздействия, музей двух поэтов. Мне посчастливилось быть там и петь за письменным столом Баратынского романсы на стихи его и Тютчева. О, как я волновался в ту минуту. Но не будем отвлекаться от судьбы нашего героя.

Мальчик из патриархального Овстуга, из семьи полной патриархальных традиций XVIII века, дружной и прочной, выпускник Московского университета, член кружка любомудров, он попадает в бурлящую, предреволюционную Европу, где рушатся не только общественные, но и личные устои, где ветер перемен сносит сословные перегородки, где кипят и скрещиваются мнения.

 
		Блажен, кто посетил сей мир
		В его минуты роковые...

Кто же не знает этих строчек! И.Тургенев, готовя к печати тютчевские стихи, отредактировал - "Счастлив, кто посетил..." И был неправ. Куда уж, счастлив! Этот мир, притягивая властно молодого Федора Тютчева, одновременно страшил до смерти. Недаром так испугало его восстание декабристов. Вспомним -

 
		О, жертвы мысли безрассудной!
		Вы уповали, может быть,
		Что станет вашей крови скудной
		Чтоб вечный полюс растопить.
		Едва, дымясь, она сверкнула
		На вековой громаде льдов,
		Зима железная дохнула -
		И не осталось и следов.

Но это в России. Европа бурлила. Французская революция 1830 года, оба польских восстания, революция 1848 года, Крымская война. Байрон, Гейне и Шиллер, бурное развитие немецкой философии. Шеллинг, почитателем и последователем которого Тютчев стал еще московским студентом.

Все эти события будоражили, пугали молодого дипломата и притягивали, расшатывали нервную систему, вселяли пессимизм и внушали неясные надежды. Читайте его стихи - в них все это есть.

Но оставалась еще одна область человеческих чувств - любовь, к которой начинающий поэт был особенно чувствителен. Но как же он понимает это чувство? Как гармонию? Отнюдь. Любовь в понимании Тютчева - страшная, разрушительная сила, ни в чем не напоминающая патриархальные отношения его родителей. "О, как убийственно мы любим!" "И сколько горестных минут любви и радости убитой". Вот очень точный отпечаток поэтической мысли уже зрелого Тютчева:

 
		Любовь, любовь - гласит преданье -
		Союз души с душой родной -
		И роковое их слиянье,
		И... поединок роковой...
	 
		И чем одно из них нежнее,
		В борьбе неравной двух сердец,
		Тем неизбежней и вернее,
		Любя, страдая, грустно млея,
		Оно изноет наконец...

Обратите внимание на эти выразительные, безнадежно замирающее отточия четвертого стиха первой строфы, он бы и рад любить иначе, но куда уйдешь от собственного рока? Немудрено, что при таком понимании любви, личная жизнь поэта была далека от идиллии.

Первая пора пылких влюбленностей, бурных переходов от романа к роману завершается женитьбой на красавице-вдове, старше его на четыре года. Женитьба не приносит успокоения - новые увлечения грозят разрушить брак. Трагическая смерть Элеоноры в 1939 году после морской катастрофы глубоко его потрясла - в тридцать шесть лет он поседел.

Однако вот высказывание близко знавшего его В. Жуковского, навестившего Тютчева после трагедии: "он весь "горе и воображение", а между тем, говорят, что он влюблен в Мюнхене". Отметим этот момент. Тютчев горюет по-настоящему, мир рухнул для него, но в сердце живет новая любовь к женщине, которая вскоре станет его женой. Эрнестина тоже вдова, как и Элеонора - красавица и настоящий друг, глубоко понимающий поэта.

Казалось бы, счастье - вот оно, но душу Тютчева-поэта разъедает призрак одиночества, крайнего индивидуализма и тоски. Его мятущаяся душа не находит покоя нигде. Он не верит в прочность окружающего его мира, боится и ищет новых потрясений.

На 1850-60 гг., на последние два десятилетия его жизни он снова ощущает себя "бездомным сиротой", который "стоит и немощен и гол лицом к лицу перед пропастию темной". Вновь зашатались устои семейного быта Тютчева.

На его горизонте появилась Е. Денисьева. Правильнее будет сказать, что 47-летний поэт обрушился всей силой своей души и интеллекта на женщину, много моложе себя - ей было в год их знакомства 24 года. Могла ли она сопротивляться этому могучему вихрю, сметавшему все на своем пути? Она и не сопротивлялась, а полюбила его навсегда. "О, как на склоне наших дней// Нежней мы любим и безнадежней…" Этот прощальный свет, эта последняя любовь светила поэту целых десять лет.

Он не мог скрыть этой связи, да и не стремился к этому. Денисьева родила ему троих детей. Он их всех усыновил. Скандал в обществе был жуткий, он вызвал недовольство двора, но Тютчева это не останавливало.

Но раздвоенность души поэта и на этот раз собирала свою страшную жатву. Он не просто не мог оставить семью - он продолжал любить и Эрнестину, посвящал ей проникновенные стихи:

 
		Она сидела на полу,
		И груду писем разбирала -
		И, как остывшую золу,
		Брала их в руки и бросала -

		Брала знакомые листы
		И чудно так на них глядела -
		Как души смотрят с высоты
		На ими брошенное тело...

		И сколько жизни было тут,
		Невозвратимо пережитой -
		И сколько горестных минут,
		Любви и радости убитой!..

		Стоял я молча, в стороне
		И пасть готов был на колени -
		И страшно грустно стало мне,
		Как от присущей милой тени.

Все это придавало "беззаконной" любви Тютчева особый трагический оттенок, придавало ей характер обреченности. По сути двух самых дорогих ему женщин он делал несчастными и чувствовал себя при этом палачом. Я уже упоминал о стихотворении "О, как убийственно мы любим". Оно посвящено Елене Денисьевой. Но и еще, и еще - "Не говори: меня он, как и прежде, любит"... "Последняя любовь" и много-много еще прекрасных стихов, ставших прекрасными образцами русской любовной лирики, но отражавшим страшноватые, жизненные реалии.

Вот и одно из самых прекрасных стихов, наполненные просто разрывающей душу тоской и печалью, но так же и пронзительным. чистейшей пробы светом посвятил он памяти своей подруги. Все- таки настоящая любовь, пришедшая к гениальному поэту, даже в самых безысходных, казалось бы ситуациях, разрешается надеждой. И дарует эту надежду, этот горний свет другим людям, оказавшимся в сходной ситуации. Подает им руку помощи. Не потому ли Тютчев и живет в сердце тех, для которых поэтическое слово хоть что-то значит?

 
		Вот бреду я вдоль большой дороги,
		В тихом свете гаснущего дня,
		Тяжело мне, замирают ноги...
		Друг мой милый, видишь ли меня?

		Все темней, темнее над землею,
		Улетел последний отблеск дня...
		Вот тот мир, где жили мы с тобою,
		Ангел мой, ты видишь ли меня?

		Завтра день молитвы и печали,
		Завтра память рокового дня...
		Ангел мой, где б души не витали,
		Ангел мой, ты видишь ли меня?

Эрнестина не бросила своего беспокойного мужа и потому что чувствовала долг перед ним и детьми, и, наконец, потому, что любила. Он продолжал почти до самых последних дней вести рассеянный светский образ жизни, но иногда погружался в глубокую печаль, из которой его могла вывести только жена. Может быть, он чувствовал приближение последнего Хаоса, от которого нет спасенья...

Одно из последних своих стихотворений он посвятил жене:

 
		Все отнял у меня казнящий бог,
		Здоровье, силу воли, воздух, сон,  
		Одну тебя при мне оставил он,
			Чтоб я ему еще молиться мог.

Загадка Ференца Листа.

Лист Ференц (1811 -1886) -венгерский композитор, пианист и дирижер. Создатель нового направления в пианизме. Возглавлял т.н. "веймарскую школу". В последние годы жизни, став аббатом, написал много культовой музыки

Мы никогда не узнаем, почему Ференц Лист, неукротимый Паганини рояля, преодолев все препятствия, вставшие на пути его брака с очаровательной княгиней Каролиной Сайт-Витгенштейн, перед самой свадьбой постригся в монахи. Возлюбленные никому и никогда не открыли эту тайну.

Это был совершено замечательный, красивый роман. Каролина была русской, урожденной Ивановской. По настоянию отца она семнадцатилетней девчушкой была выдана замуж за князя Николая Сайн- Витгенштейна, человека грубого, расточительного, развратного. Дома он держал целый гарем, нисколько не стесняясь молоденькой жены.

Каролина же была удивительным созданием. Отец ее, человек серьезный и строгий, дал ей образование. Она изучала естественные науки, логику, училась вести хозяйство, выработала в себе глубокий практический ум, так пригодившийся ей впоследствии. Мать же ее, в руки которой Каролина попала позднее, любила свет, удовольствия, блеск, путешествия. Она обожала знакомиться со знаменитыми людьми своего времени - писателями, художниками, музыкантами и эту любовь привила дочери.

Очень скоро стало ясно, что жить с Николаем Сайн-Витгенштейном совершенно невозможно, что это унижает ее достоинство, тем более, что грубиян и пьяница никакого интереса к своей жене и не выказывал. Они разъехались, и Каролина обратилась к императору Николаю I с просьбой о разводе, собираясь просить о том же и папу, поскольку муж ее был католиком, и она сама, вступая в брак вынуждена была принять это вероисповедание.

К тому же тогда она уже познакомилась с Листом. Еще девочкой совсем юной познакомилась она с произведениями маэстро, и они приводили ее в восторг. Летом же 1847 года в Киеве, где Лист гастролировал с огромным успехом, они познакомились и быстро подружились. Подружила их та же музыка.

Ференц вынашивал тогда грандиозный музыкальный план. Он хотел, чтобы его "Божественная комедия" - произведение, написанное по мотивам великого Данте, была исполнена с иллюстрациями соответствующих сцен из бессмертного флорентийского поэта, путем диорамы (нечто подобное Лист сделал ранее, когда за полотном итальянского художника Мункачи "Смерть Моцарта" играл тот самый реквием, при звуках которого Моцарт испустил дух).

Но этот, теперешний план, был куда грандиознее. Беда была только в одном - его исполнение требовало огромных денег, которых у венгерского музыканта, несмотря на всю его мировую славу, не было.

И хотя Каролина вызвалась эти деньги дать, план это выполнен не был, однако положил начало их близким отношениям, долгим музицированиям по вечерам. Лист, несмотря на всю свою религиозность, был страстен, молодая женщина чувствовала себя свободной от всех обязательств и любовь, страстная и пылкая, охватила их обоих.

Близость отношений между Каролиной и Листом стала еще глубже, когда он приехал к ней погостить в одно из ее подольских имений. Здесь никто им не мешал, они смогли глубже узнать друг друга и поняли, что чувство, связавшее их, требует одного лишь выхода - брака. Так бы оно и случилось, но... разрешения на развод НиколайI давать вовсе не собирался. Это был грозный 1848 год, год очередных потрясений основ и российский император, мнящий себя столпом нравственности и сберегания порядка, не собирался рушить священные основы брака из-за какой-то не в меру чувствительной княгини.

Вместо разрешения на развод Каролина получила от лицемерного венценосца грозное приказание о конфискации ее имений, и о запрещении возвращаться в Россию. Каролина жила в это время в Карлсбаде и совершенно потерялась. Что делать? Закон преграждает путь к любимому человеку, жизнь без которого теряет смысл.

С другой стороны светское общество внимательно и не без злорадства наблюдающее за влюбленными. В этом обществе все давно установлено, понятия отработаны, ни одного шага в сторону от общепринятого свет не простит.

И все же она решилась. Ее дочь Мария, выпустившая в 1900 году переписку Ференца Листа с Каролиной, свидетельствовала, что ее мать "принесла для Листа в жертву все: свое отечество, свои хозяйственные занятия в поместьях, свое видное положение и даже - в глазах близоруких, которым недостает способности ценить ее высокую, строгую нравственность, - свое доброе имя; она начала удивительным образом борьбу с титаническими силами и одновременно с мелкими затруднениями и довела ее до конца... Она создала ему дом, следила там за его духовной деятельностью, пеклась о его здоровье; для его блага она урегулировала малейшие привычки, оберегала его от излишеств, заботилась обо всех его делах с неустанным участием, отдалась попечению о его матери и детях и творила гостеприимство, которое вряд ли можно было оказать более дружески, более благородно".

Цитата достаточно длинная, но ее стоит прочесть, чтобы понять, чем была Каролина для виртуоза-музыканта. Понятно, что Лист, питавший большую склонность к женщинам идеальным, не чаял души в своей подруге. Он писал ей письма, дышащие поэзией и вдохновеньем. "Пусть добрые Божьи ангелы несут вас на своих крыльях вместе с Маньолеттой" (княжной Марией) В другом письме он успокаивает ее, старается вдохнуть душевные силы: "Потерпите, возлюбленная и бесконечно дорогая невеста, сестра, подруга, помощница и опора, радость, благословение и слава моей жизни".

Когда над Каролиной разразился гром, она уехала в Веймар, куда ее пригласила великая герцогиня. Герцогиня отдала ей один из своих замков и разрешила жить там всегда. Вскоре туда приехал и Лист.

Они прожили в Веймаре долгих двенадцать лет. Были ли они счастливы? Безусловно. У Листа был наконец-то свой дом, у Каролины - достойный ее любимый человек. Она отдала ему всю себя, отдала щедро и радостно. Он писал здесь свою книгу о Шопене и она активно помогала ему. Когда его спросили позже, что в книге принадлежит ему, а что Каролине, он отвечал: "Раз два человека настолько связаны, что составляют одно целое, то нельзя указать, что сделал один, и что было сделано другим". Он писал музыку, показывал ее в салоне Каролины, куда собирались представители умственной знати Европы.

И все же, все же! Трудно нам сегодня представить, что такое было годами находиться в "ложном положении" в глазах общества. Но, наконец-то! Новый российский император Александр II дал разрешение на брак. Папа согласился. Все - можно вступать в брак. Но вдруг папа берет свое согласие назад! Каролина в отчаянии. И тут, когда, казалось, все было кончено, умирает муж, Николай Сайн-Витгенштейн. Умирает, естественным образом устраняя препятствие к браку Каролины и Ференца Листа.

И тут-то и наступает неожиданная развязка - Лист постригается в монахи. Как, почему, он, горячо любящий Каролину наносит ей беспощадный удар, никто никогда не узнает. Может быть он внутренне искупал давний, таинственный грех Паганини, про которого церковники шептали, что он связан с дьяволом? Лист всегда чувствовал глубочайшую внутреннюю связь с итальянским виртуозом. Может быть, именно отсюда брала свои корни глубокая, несколько экзальтированная его религиозность. Кто знает! Но ведь это никак не отменяет любовь, светившую ему столько лет. Не правда ли?

Его называли "музыкальным Гейне".

Шопен Фридерик (1810-1849) - выдающийся польский композитор и пианист, представитель романтического направления в музыке. С 1831 года жил в Париже. Жорж Санд (Аврора Дюдеван) (1804 -1876) - французская писательница, проповедовала идеи освобождения личности, в т.ч. эмансипации женщин. Лучший роман - "Консуэло" (1842-4 г)

Кто из нас не любит нежной и страстной музыки Шопена? Лучшей музыки, которую произвел на свет романтизм, которая и сегодня так же жива, как и 150 лет назад. Его жизнь окутана легендами, и одна из таких легенд - отношения между великим композитором и известной писательницей -Фредериком Шопеном и Жорж Санд. Они длились почти десять лет - по сути, треть отпущенной ему жизни.

А начиналось это так. Осень одолела Париж проливными дождями. Надо было куда-то пойти, бороться с хандрой в одиночку становилось все тяжелее. Фредерик вспомнил, что у графини К в этот день журфикс, и так как на часах было начало одиннадцатого, он, не раздумывая, отправился туда. Что-то необычное окутало его, когда он поднимался по устланной коврами лестнице. Это был тончайший запах фиалок.

Войдя в салон, Шопен, сев в углу, неподалеку от камина и стал рассматривать блестящих гостей хозяйки. Постепенно часть из них разошлись, остались только самые близкие друзья дома. Шопен согрелся, развеселился, и, сев к фортепиано, начал импровизировать.

Светлые, прозрачные как хрусталь, звуки музыки наполнили зал. Окончив свою музыкальную сказку, он поднял глаза от клавиатуры. Перед ним, опершись белоснежной красивой рукой об инструмент, стояла просто одетая дама и внимательными темными глазами смотрела на него. От нее пахло фиалками, и она смотрела так, будто пыталась проникнуть Шопену прямо в душу.

Через некоторое время, собираясь уходить, она подошла к нему вместе с Листом и наговорила комплиментов. Он, конечно, был польщен, но вот что интересно - она совсем ему не понравилась. Да и не удивительно - ей было уже под сорок, она была достаточно плотной особой, курила табак. Шопен, конечно, знал о ее громких многочисленных романах, о литературной славе, о том что она вообще слывет женщиной необыкновенной. Он был польщен - и только.

Он написал родителям вскоре после этой встречи: "Я познакомился с большой знаменитостью, г-жей Дюдеван, известной под именем Жорж Санд; но ее лицо мне несимпатично и вовсе мне не понравилось. В нем даже есть нечто такое, что меня отталкивает". Такая вот убийственная характеристика.

Но он-то ей очень понравился - нежный, хрупкий, с женственной душой, проникнутый настоящим благоговением ко всему чистому, светлому, идеальному был чрезвычайно интересен этой женщине свободных взглядов, носившей мужской костюм, часто менявшей любовников и без всякого сожаления их бросавшей, существом чрезвычайно властным и несколько помешанным на женском равноправии.

Не одной красотой, видимо, побеждает женщина. В полной мере это относилось к Жорж Санд. Злые языки говорили, что она убаюкивала мужчин своими эротическими сказками и они падали к ее ногам.

Как бы то ни было, через месяц с небольшим Шопен был уже глубоко влюблен и душа его, измученная предательством невесты, одиночеством, жаждой любви, расправила крылья, найдя в Жорж Санд верного понимающего друга, страстную любовницу, человека, тонко чувствующего его творчество. Как-то она сказала по поводу двух его вальсов: "Они стоят всех моих романов". И она не льстила и не лукавила - она действительно так думала и чувствовала.

Они уехали на остров Майорку и поселились там. Шопен сочинял музыку, она писала свои романы. Денежные заботы мало тревожили их, но жизнь не была безоблачной. Несмотря на то, что они любили друг друга, а может быть именно, вследствие этого, ссоры все же случались.

У Шопена оказался довольно ревнивый характер, и он устраивал Авроре настоящие припадки ревности. Она, впрочем, давала к ним повод и не тем, что в ее жизни были другие мужчины, а из-за полной независимости своего характера. Она ни одному из своих мужчин не разрешала думать, что она им принадлежит. Принадлежать она хотела только себе самой. Это, впрочем, не мешало ей по настоящему заботиться о своем возлюбленном, создавать ему все условия для работы.

Они проводили чудесные вечера вдвоем, к ним приезжали европейские знаменитости, они любовались красотами Майорки и творили, творили, творили. Творчество Авроры Дюдеван приобретало все большую глубину, вальсы и мазурки Шопена поражали силой своих чувств. Поистине эта близость была им обоим на пользу.

Но всему приходит конец, любви, к сожалению, тоже. Шопен заболел чахоткой, и Аврора с ужасом заметила, что это стало ее тяготить. Она ругала себя, упрекала себя в жестокости, пыталась бороться. Увы, увы! Одно дело - молодой, свежий, красивый, талантливый возлюбленный, и совсем другое - угрюмый чахоточный больной, раздражающий ее все учащающимися припадками ревности.

Она решила положить конец их отношениям и, как это было

Казалось, разрыв теперь был неизбежен, но Жорж Санд не учла, насколько привязался к ней Шопен. Он медлил, не мог расстаться со своей мучительницей, тем более ему не хотелось расставанья сразу после выхода романа, чтобы не подтверждать слухи, которые распространялись на этот счет.

Он говорил: "Если я оставлю теперь эту женщину, которую любил и уважал, то превращу ее роман в истинную историю, и сделаю ее жертвой общего презрения."

Но все же в 1847 году любовники расстались. Через год Шопен и Жорж Санд встретились в доме одного их общего друга. Встреча поразила обоих. Жорж Санд вспомнила то зло, которое ему причинила, и полная раскаяния, желая помириться с ним, подошла и протянула своему бывшему возлюбленному руку. Он побледнел, отшатнулся и вышел из зала, не промолвив ни слова. Фредерик вес еще любил ее и тосковал по их былой близости, но простить не смог - слишком сильна была боль оскорбленного сердца.

Да, они не смогли пронести свою любовь через всю жизнь. Но разве десятилетие близости - это мало ? Близости, которая подарила миру столько прекрасного.

Недостижимо это божество!

Петрарка Франческо (1304 -1374) - итальянский поэт, один из родоначальников гуманистической культуры Возрождения. Его "Книга песен" ("Канцоньере") - лирический дневник, полна противоречия между аскетическим средневековым ощущением и новым видением мира.

Петрарка и Лаура! Для нас, живущих в конце 20 века, эти имена звучат тождесвтенно с другой великой парой - Данте и Беатриче. А между тем их разделяет почти полтора столетия - столько же, сколько отделяет нас от людей середины 19-го. И в те далекие времена годы мчались так же стремительно и люди, хотя и не так стремительно, но все же менялись. Любовь Данте к хрупкой девочке Беатриче - идеальна, почти бесплотна. Любовь Петрарки к Беатриче - замужней дамы, матери шестерых детей более земная, более страстная, наполненная реальной жизнью. И сам Петрарка более живой, наделенный страстным итальянским темпераментом нам, теперешним, все же ближе мрачноватого и возвышенного Данте. Впрочем, я не настаиваю, может быть, все это - плод моего воображения. Но я чувствую именно так. Судите сами:

 
		Я страстью взнуздан, но жестокость шпоры
		И жесткие стальные удила
		Она порою слабит, сколь ни зла,
		И только в этом все ее потворы.

		И к той приводит, чтобы вьявь укоры
		И муки на челе моем прочла.
		Чтобы Любовь ответный зажгла
		Смятенные и грозовые взоры.

		Тогда, как будто взвидев гнев Зевеса,
		Страсть-помыкательница прочь отпрянет,-
		Всесильной свойсвен равносильный страх! -
		Но столь тонка души моей завеса,
		Что упованья робость зрима станет
		И снисхожденье сыщет в тех очах
							Пер. А. Эппеля.

Без великих стихов Петрарки наш общий человеческий опыт был бы существенно беднее. Да, мы стали другими, мы не очень можем понять, как может прожить, разгореться и не погаснуть в сердце любовь неразделенная - нам, людям прагматичным и торопливым много остается неясным. Мы уверены, что так жить нельзя! Но что мы знаем на самом деле?! Вот они повстречались впервые. Она - двадцатилетняя замужняя дама, он - молодой, подающий надежды ученый и поэт.

Через сорок с лишним лет, он, уже старик, перебирая архив, нашел сонет, который раньше ему не очень нравился, и, минуту молча вглядываясь в начинающие выцветать строчки, дописал новые, полные прежней силы строчки :"В год тысяча трехсот двадцать седьмой, в апреле, в первый час шестого дня, вошел я в лабиринт, где нет исхода

Я думаю, позволь размер стиха, он бы и минуту с точностью указал - ничего не забыло сердце!

Писатель Евгений Богат, написавший прекрасную книжку о любви и назвавший ее очень выразительно - "Что движет солнце и светила", рассказывая о Петрарке, писал о непреходящем через много лет чувстве нежности его к своей возлюбленной.

Здесь вот что интересно. Скептики могут сказать: легко сохранять нежность к женщине, которую видишь время от времени то в церкви, то на улице, с которой не связан общим бытом и житейскими неприятностями. Может быть эти редкие встречи не позволяли разглядеть Петрарке, что его любимая стареет, у нее грузнеет стан, появляются первые морщины и седые волоски.

Да нет, он все замечал, все видел, но любил от этого свою Лауру ничуть не меньше. Идеализировал? А разве любовь без идеализации возможна? А что такое эта идеализация того, кто любит? Обман? А может быть, совсем наоборот? Только любви под силу разглядеть истинное, прекрасное лицо человека? Не замутненное случайным, наносным.

Дело в конце-концов, совсем не в красоте. Лицо любимого человека всегда красиво, ибо любящий видит в нем душу. И с этой духовной красотой время ничего не может поделать - наоборот, оно только с годами все более и более проявляет его, выносит из глубины на поверхность.

Говорят, что от любви глупеют. Какая чушь! Настоящая любовь делает человека более духовным, а значит и более мудрым. Он понимает, что мало влюбиться - надо ежедневно, ежечасно продолжать творить свою любовь. Что, собственно, Петрарка и делал долгих сорок пять лет. Его сонеты - это письма к любимой

 
		- Пиши,- Амур не раз повелевал,-
		Поведай все по праву очевидца
		Как волею моей  белеют лица, 
		Как жизнь дарю, сражая наповал.

		Ты тоже умирал и оживал, 
		И все же мне пришлось с тобой проститься:
		Ты знал, чем от меня отгородиться,
		Но я настиг тебя, не сплоховал.

		И если взор, в котором я однажды
		Предстал тебе, чтобы в груди твоей
		Создать редут, построить чудо-крепость

		Сопротивленье превратил в нелепость,
		Быть может, слезы из твоих очей
					пер. Е. Солоновича

Живая тоскующая душа Петрарки вызывает и сегодня у нас такое же живое ответное чувство сострадания и понимания. От этой великой любви нет спасенья, да и нужно ли оно?

Поэт никогда не расставался с томиком великого Вергилия. Где бы он ни путешествовал, томик всегда был с ним. Сегодня в одной из старинных библиотек Милана можно полюбоваться на знаменитую книгу, на первом белом листе которой когда-то был приклеен к переплету, можно найти запись в восемь длинных строчек. В этой записи в первый и последний раз Петрарка открыто называет Лауру по имени. Давайте всмотримся в эти удивительные строчки:

"Лаура, славная собственными добродетелями и долго воспеваемая моими стихами, впервые предстала моим глазам в раннюю пору моей юности, в лето Господне 1327-е в день 6-й месяца апреля, в церкви Святой Клары в Авиньоне, в час утренний; и в том же городе, в том же месяце апреле, в тот же первый час, лето же 1348-ое у сего света свет оный был отнят, когда я случайно был в Вероне, увы! судьбы своей не ведая..."

Вот так. Он все помнит, все. И каждый его сонет - это песня любви:

 
		Ее творя, какой прообраз вечный
		Природа мать взяла за образец?
		В раю Идей? - чтоб знал земли жилец
		Премудрой власть и за стезею Млечной.

		Ее власы - не Нимфы ль быстротечной
		Сеть струйная из золотых колец?
		Чистейшее в ней бьется из сердец -
		И гибну я от той красы сердечной.

		В очах богинь игру святых лучей
		Постигнет ли мечтательной догадкой
		Не видевший живых ее очей?

		Целит любовь, иль ранит нас украдкой,
		Изведал тот, кто сладкий, как ручей,
		Знал смех ее, и вздох, и говор сладкий.
							перевод Веч. Иванова.

У человечества за долгие века его существования накопился самый разный опыт. Люди научились пасти скот и мастерить самые разные вещи, они научились торговать и убивать друг друга, накопили огромные запасы ненависти и недоверия. Но они никогда бы не смогли остаться людьми, если бы не было в их арсенале опыта самого ценного - опыта любви. Ибо только любовь в конце-концов, показывает истинное лицо человека. И в этом смысле урок, данный нам великим Петраркой весьма поучителен. Он своими поэтическими строчками доказал нам, что любовь может жить долго, всю жизнь и после нее.

Человек от рождения добр.

Дидро Дени (1713 -1784) - французский писатель, философ - просветитель, идеолог французской революции 18 века, основатель и редактор "Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел. В основных философских произведениях отстаивал материалистические идеи. Сторонник просвещенной монархии, оказавший большое влияние на умы современников, в том числе и в России.

Между тем, Дидро, автор знаменитой "Энциклопедии", обогатил и украсил своим личным опытом и историю любви. Сколько он написал статей в эту "Энциклопедию"? Около полутора тысяч, даже чуть больше. И более пятисот писем к Софи Волан. Впрочем, эти письма были в чем-то похожи на статьи - он рассуждает в них о таких вопросах! И о влиянии искусства на нравы и о обычаях различных народов, и о государственном устройстве Китая. Но о чем бы он ей не писал, он не просто "сообщает сведения" - он щедро ими делится, он их дарит своей Софи.

Когда они познакомились, у обоих за плечами была целая жизнь. С точки зрения подростка они были почти старыми людьми - ему было сорок три, ей - сорок. У него была жена и дочь, которых он ценил и любил по своему. Он был великодушным человеком и не мог бросить свою жену, которая посвятила ему свою жизнь, когда он был никому неизвестен и прозябал в бедности. Он очень любил свою дочь, и не мог расстаться с ней. А Софи Волан была слишком великодушной и слишком его любила, чтобы на этом настаивать. Она так и осталась для него "мадемуазель Софи".

Мы мало, что знаем о ее жизни до встречи с Дени Дидро, неизвестно, почему она не вышла замуж. Даже портрета ее, с которым он не расставался, не сохранился. Важно не это. Важна сила любви, великая страсть, охватившая этого человека, страсть, которая делает его любовь безумно похожей на первую, почти юношескую. Свежесть, неизведанность чувств - вот что приходит в голову, когда читаешь эти письма.

По поводу их невстречи: "Теперь 9 часов; я пишу вам, что люблю Вас... Не придете ли вы, чтобы я мог вам это сказать и исчезнуть ?...

Первый раз пишу в сумерках: это положение должно бы привести меня в очень нежное настроение... Но я чувствую лишь одно: я бы не ушел отсюда. Надежда увидеть вас удерживает меня здесь, и вот я продолжаю беседовать с вами, даже не зная, выходят ли у меня буквы!

Повсюду, где их не будет, читайте, я вас люблю".

Через четыре года после их знакомства:"Четыре года назад вы казались мне прекрасной. Ныне я нахожу вас еще прекраснее; такова волшебная сила постоянства - добродетели наиболее требовательной и редкой".

Если вам попадет в руки эта переписка, прочитайте ее. И вот что еще очень интересно. Мы часто уповаем на время, пытаясь оправдать себя в том или другом поступке или помысле. Сейчас очень модно говорить о меркантилизме, о власти денег, о размывании простых человеческих отношений, в том числе и любви... Тут и сексуальная революция , всякая там эротика и порнография. Какая любовь, о чем мы?

А вот перед нами пример того, как люди не захотели подчиниться главенствующему в их время образу мыслей. Ведь что такое куртуазный ХVIII век в Европе? О любви больше говорят, чем любят на самом деле. Сквозь пальцы смотрят на всевозможные отношения вне брака, но истинное постоянство, истинная верность, искренность и открытость чувств шокируют.

Но Дидро совсем другой человек. Он верит в человечность, героизм, великодушие и милосердие. Он верил в то, что человек от рождения добр и верой этой заражал окружающих.

Он беспредельно любил человека вообще и эту же беспредельность любви принес он в дар конкретному человеку, конкретной женщине Софи Волан. "О, мой друг! когда Дафнис увидел свою Хлою после долгой жестокой зимы, разлучившей их, взор его помутился, ноги подкосились, он зашатался... В иные минуты мне кажется, если бы вы, друг мой, по какому-нибудь волшебству вдруг оказались возле меня: я умер бы от счастья"

Часто ли они виделись? Когда как. Иногда им приходилось расставаться и надолго. Он безумно тосковал по своей возлюбленной, но ее присутствие в душе его было постоянным. О чем бы он не писал ей, он говорил о любви, ибо любовь его обнимала целый мир. Знаете, как это бывает? Любовь окрашивает дома, деревья, явления природы и общественной жизни в какой-то особый цвет. Все важно, все интересно и обо всем необходимо сейчас же, немедленно рассказать любимому человеку.

Их постоянство, искренность, то, что они не скрывали почти своих отношений, многих раздражало, но им было все равно. Они оба считали, что тот, кто создан любить и быть любимым по-настоящему, тот и будет по настоящему любить и внушать любовь.

"Время рассеивает иллюзии - для всякой страсти наступает конец. Но чем чаще я тебя видел, тем сильнее любил. со временем моя нежность возросла; суть в том, что в основе ее лежат качества, реальность и ценность которых росла с каждым днем."

Вот так. Ведь с каждым днем, с каждым прожитым годом они все глубже проникают друг в друга, объединяя души свою в одну влюбленную душу, понимая друг друга без слов и находя все новые слова для выражения этой любви. Собственно, каждое слово, о чем бы оно не говорилось - о любви. И эта любовь касается не только их двоих - от нее добреет окружающий мир.

Дело в том, что родственники Софии - ее строгая мать и замужние сестры очень долго были категорически против их отношений. Дидро знал, что они все читают письма, которые он посылает любимой и выдумал для этих писем специальный стиль, где перемежал шутливые строчки для всех строчками предназначавшимися только для нее. И ведь он победил самое трудное - человеческую неприязнь. Все они, даже патриархальная мать Софии полюбили его.

С годами росла не только нежность Дидро, но и его мудрость. А может быть, это почти одно и то же? Ведь нежность, которую он испытывал к Софии, делала его душу все более восприимчивой к окружающему миру, его чувства оставались свежими и юными, он не переставал удивляться, а ведь удивление - ключ к познанию. И, кто знает, были ли бы его творческое наследие таким, каким мы его знаем, без этой любви ?

Да, она не была безоблачной эта любовь, она принесла ему не только счастье, но и много страданий - разве не страдание невозможность постоянно находиться рядом с любимым человеком, засыпать и просыпаться вместе? Это судьба ему не позволила.

Зато она позволила ему соединить почти несоединимые вещи - страсть и добродетель, потому что у него было большое сердце, огромное, как море.

В бурю нельзя ставить новые паруса - ветер порвет их в клочья, старый же парус, дырявый, как решето, может выдержать. Вот и эти письма Дидро к Софи Волан - они похожи на этот спасительный обветшалый парус, в котором дыры - раны в человеческом сердце. Раны, полученные ради любви, ради верности и постоянства.

Абеляр и Элоиза

Абеляр Пьер, (1079 - 1142) - французский философ, теолог и поэт. Развил учение, позднее названное концептуализмом. Подвергался церковному преследованию. История его любви к Элоизе изложена в его "Истории моих бедствий".

Если я спрошу вас об эпохе Возрождения, какие имена придут вам в голову? Кому то Рафаэль и Микеланджело, кто-то в первую очередь вспомнит великих Данте и Петрарку, А кто-то не назовет никаких имен, а просто вспомнит величественную архитектуру тех лет. И каждый будет прав.

Но есть еще один памятник этой эпохи, памятник величия человеческого духа, памятник любви французского философа-вольнодумца Абеляра и прекрасной женщины Элоизы. От них осталась переписка. История их любви закончилась уходом обоих в монастырь, откуда они слали друг другу письма. Было это в 1132 -1135 году.

Это не легенда, не мистификация. Оба они действительно жили на белом свете. Абеляр был известным философом, вольнодумцем и поэтом. Об Элоизе известно меньше. Знают, что родилась она то ли в 1100, то ли в 1101 году. Ничего не известно о родителях ее и детстве, но известно, что обучалась она в монастыре Аржантейл и была, по выходе из него, удочерена дядей - каноником Фульбером.

Именно в дом каноника Фульбера и проник под видом учителя сорокалетний философ Абеляр. Был он человеком бесстрашным, умным и находчивым на слово. Образован чуть ли не лучше всех во Франции. Он так дискутировал с ортодоксами церкви, что диспуты эти запоминались свидетелями намертво. Так же, как когда-то, за полторы тысячи лет до этого, запоминались беседы любимого Абеляром Сократа.

Стать его учеником или была честь великая. Юноши со всех стран Европы стремились в Париж, чтобы этой чести добиться. Неудивительно поэтому, что каноник Фульбер, человек не очень далекий и скуповатый, расцвел от счастья, когда Абеляр предложил ему заниматься с его приемной дочерью за мизерную оплату. Не сообразил незадачливый Фульбер, что Абеляр влюблен в девушку, которую случайно увидел месяцем раньше.

И стал он ей не только учителем, но и возлюбленным, завоевав неопытное сердце своим красноречием и прекрасными стихами. Уже потом, после нескончаемых, суровых ударов судьбы, Абеляр, вспоминая те далекие счастливые дни, писал :"Руки чаще тянулись к телу, чем к книгам, а глаза чаще отражали любовь, чем следили за написанным".

И, тем не менее, несмотря на близость описанной ситуации сюжетам мольеровских пьес, эта любовь была огромная, неистовая и очень чистая. Дожив до сорока лет, Абеляр сохранил чистое сердце и способность, несмотря на всю свою славу философа, по-юношески свежо смотреть на мир. Он забросил философские трактаты - теперь любовные стихи изливались из него нескончаемым потоком. Их клали на музыку и распевали люди всех сословий - и суровые рыцари и купцы, и простые горожане. Но больше всего любила их его прекрасная Элоиза - хрупкая, как тростинка, с большими серыми внимательно смотрящими глазами. Она была умна, эта девочка, как-то даже не по возрасту мудра. Эта мудрость так пригодилась ей вскоре, когда несчастья посыпались не влюбленных.

Любовь их светилась таким ярким светом, что скрывать ее становилось все труднее. Даже туповатый Фульбер начал что-то подозревать и установил за ними настоящую слежку. А они и не думали таиться, в наивности своей думая, что доброта и свет, излучающиеся их душами расплавит и окружающий мир. Не тут-то было.

Разъяренный опекун нанял людей и они ночью, когда Абеляр мирно спал, напали на него и изувечили. Нечего и говорить, что каноник предпринял все меры, чтобы Абеляр больше никогда не переступал порог его дома. И тогда влюбленные по обоюдному решению ушли в монастырь.

Надо сказать, что больше это было решение Абеляра, которому Элоиза безропотно подчинилась.

Абеляру в эти годы было так плохо, что он не всегда мог найти силы на письмо к любимой. Главное, чего не доставало - спокойствия духа. Он жил в далекой полунищей обители на берегу моря на севере Франции и каждую минуту ждал, что его могут отравить, задушить, заколоть кинжалом. Его борьба с ортодоксами церкви кончилась, как и можно было ожидать, не в его пользу Абеляра заставили собственноручно сжечь философский трактат, в котором он, в самое мрачное время средневековья защищал доводы человеческого разума. Какое унижение!

Пока рукопись горела, он смотрел в пламя немигающими глазами и вспоминал свое прошлое и далекую девушку, осветившую его жизнь светом любви.

А она писала ему письма, полные, как ни странно, материнской заботы. Да, да, это было именно духовное материнство, тем более странное, что Элоиза была моложе своего возлюбленного на двадцать два года. Она сама не могла найти название этому чувству и вот как начинается ее письмо к Абеляру: "Господину, а вернее, отцу, супругу, а вернее брату, служанка, а вернее, дочь. супруга, а вернее - сестра, Абеляру - Элоиза.

Она воспитывает своего любимого, напоминает ему о том, как должно ему себя вести: "... я не могу ни отдохнуть в личной беседе с тобой, ни утешиться, получая от тебя письма. Объясни мне это, если можешь, или же я сама выскажу то, что чувствую и что уже все подозревают.

Тебя соединила со мной не столько дружба, сколько вожделение, не столько любовь, сколько пыл страсти. И вот, когда стало невозможно то, чего ты желал, одновременно исчезли и те чувства, которые ты выражал ради этих желаний. О возлюбленнейший, это догадка не столько моя, сколько всех, не столько личная, сколько общественная. О, если бы так казалось мне одной, о, если бы твоя любовь нашла что-нибудь извиняющее, отчего - пусть немного - успокоилась бы моя скорбь! Если уж я лишена возможности лично видеть тебя, то подари мне сладость твоего образа в твоих высказываниях, которых у тебя такое изобилие"

Это она пишет ему не через год или два - через семнадцать лет разлуки из заброшенного в далях, бедного монастыря.

И о своей любви, о чувстве, которое зародилось у юной, семнадцатилетней девушки и оказалось таким зрелым, что его хватило на целую жизнь:

"Пока я наслаждалась с тобой любовью, многим было неясно, почему я так поступаю: по любви к тебе или ради чувственности. Ныне же конец являет, что побуждало меня вначале..."

Какое все же счастья, что голос Элоизы не затерялся в веках, что он тонким лучиком света пронзил темную для нас толщу времен, позволяя заглянуть в светлую человеческую душу. Не счесть, сколько поэтов вдохновлялось этими письмами, писанными по латыни, и переведенными потом на французский язык. Вот и Петрарка читал спустя двести лет копии этих писем. Читал и написал на полях: "Ты везде, Элоиза, говоришь наисладчайше и ласково". Да, эта ласка сквозит с пожелтевших листов, о чем бы она не писала своему дорогому Абеляру.

" Душа моя не со мной, а с тобой! Даже и теперь, если она не с тобой, то ее нет нигде: поистине без тебя душа никак существовать не может.

Но, умоляю тебя, сделай так, чтобы ей было с тобой хорошо. А ей будет с тобой хорошо, если она найдет тебя благосклонным, если ты за любовь отплатишь любовью, и пусть немногим вознаградишь за многое, хотя бы словами за дела. О, если бы, мой дорогой, твоя привязанность ко мне была не столь уверенна, ты больше бы заботился обо мне. А нынче, чем более ты уверен во мне, в результате моих стараний, тем больше я вынуждена терпеть твое ко мне невнимание".

Не стоит понимать буквально ее сетований - он тоже никогда не забывал своей Элоизы, и она это знала - ведь так пожаловаться можно только любящему человеку. Она знала все перипетии его бурной жизни, опасалась за его здоровье и самою жизнь и любила, любила, любила.

Так впервые из далекого одиннадцатого века, отделенного от нас сегодняшних почти тысячелетием, донесся до нас голос женщины, которая в слове своем донесла нам себя саму, показала такие высоты человеческого духа, которые для многих и многих станут примером для подражания. Для того, чтобы быть целомудренным, надо иметь сильный, цельный дух. И тогда человек может достигнуть таких высот любви, такой совершенной ее формы, что никто и никогда ничего плохого сделать с ней не сможет. Она переживет даже самого человека, останется в веках, и будет светить другим.

Мы совершили вместе с вами небольшое путешествие по времени, разыскивая в нем следы великой любви. Мы опускались в глубь средневековья, поднимались к более близким для нас временам, снова уходили в далекие времена. Среди этих коротеньких новелл нет людей нашего времени. И поверьте, совсем не потому, что они способны любить меньше или их любовь менее величественна. Просто время еще не пришло рассказывать о ней, ведь большое видится - на расстоянии.

И совсем не обязательно для того, чтобы испытать большую любовь, быть известным художником, композитором, ученым. Просто жизнь великих людей всегда в центре человеческого внимания, остается много свидетельств их жизни и эти свидетельства доступны и нам с вами. Попробуйте расспросить своих родителей, дедушек и бабушек. Наверняка в ваших семьях хранятся прекрасные новеллы о любви. Этот бесценный опыт уже очень скоро пригодиться и вам, мои дорогие. Только тот, кто воспитал свое сердце, сделал его восприимчивым к светлому и прекрасному будет внутренне готов, когда постучится ему в сердце любовь.

Вы, молодые люди сегодняшнего дня, ничем не хуже тех, кто жил много лет назад. И в вашей среде зреют таланты, которые когда-нибудь поразят этот не устающий удивляться мир. Вы, живущие сегодня, богаче своих далеких предшественников на их личный опыт, в том числе и на бесценный опыт любви. Надо только уметь этот опыт усвоить, а для этого читать книги, посещать музеи, слушать прекрасную музыку. То есть - овладевать культурой человечества. Той самой культурой, которую вы, в свою очередь передадите своим детям, внукам и правнукам. Это и есть - связь времен.

И еще несколько слов. Да, в этих историях достаточно много грустного. Что ж, это, наверное, так. Жизнь человека всегда была непроста, в любые времена. Не всем удается безоблачное счастье, не всегда любовь его гарантирует. Но она все же поднимает душу на такую недосягаемую высоту, что потом уже понятно, как жить дальше, как не растратить дарованное чудо жизни впустую. Счастья вам, дорогие мои!

Хостинг от uCoz

Мадонна из римской булочной.

"Ты сердцу жизнь, ты жизни сладость.."

Ангелы Сибири.

Союз равных.