Писать о своих стихах? Это мог позволить сделать себе только Гавриил Державин, создавший обширные комментарии к написанному. Это была такая причуда гения, с единственной, на мой взгляд, целью - сбить читателя с толку и увести его в сторону. Так раненый зверь уводит охотников от своего убежища, где ждут его любимые детеныши.

Что может дать читателю сведения об обстоятельствах написания стихотворения? Сначала кажется, что много, на самом деле - почти ничего. Здесь есть несколько моментов.

Первый - самый неприятный - стих далеко не всегда слушается. Одна рифма чего стоит! Хочешь написать одно, а пишется нечто шестое или седьмое. С годами что-то, напоминающее умение, появляется, но все равно каждый раз начинаешь, как бы сначала и страх уйти в сторону присутствует всегда и часто имеет под собой реальную почву.

Второй момент - неожиданность появления первой строчки, которая как бы стукает тебя откуда-то сверху, и привязать ее к конкретному обстоятельству просто невозможно. Заказать это событие тоже трудно. Просто бывают периоды, когда эти "приступы" бьют тебя по несколько раз на день, а иногда они исчезают надолго. Отмечу лишь, что в такое время становишься противным, неловким, никаким, почти негодным ни к какому настоящему общению. Недаром близкие мне люди, количество которых, если говорить по правде ограничивается моей женой, очень не любят, когда я не пишу стихов. От меня тогда можно ожидать всяких пакостей.

И, наконец, самое, может быть главное. Хотя я пишу уже довольно давно, почти сорок лет (вот ужас-то), я редко доволен тем, что делаю. И главная моя претензия к собственным стихам - их низкая энергетика. Не знаю, нужно ли объяснять, что это такое. По моему, нет.

И я бы совсем бросил это занятие, если бы не открыл одной особенности своего, с позволения сказать, творчества. Эта энергетика пресловутая, не очень заметная в каждом отдельном стихотворении, все же накапливается в некоем их множестве. Отсюда моя тяга к сборникам. Заметил я это впервые, кстати, на своих концертах. Ибо с песнями происходит примерно то же самое, - они начинают работать на некотором временном пространстве, дополняя и развивая одна другую.

Самый для меня верный способ провалиться - выступить в сборнике с двумя-тремя вещами. Я этого просто не умею делать, эффект обычно нулевой. Так что, неведомые мои читатели, мне вас даже несколько жаль: вам надо будет набраться терпения, если я вам, как собеседник, потенциально интересен. Могу сказать в утешение, что и мне приходиться терпеть свою персону уже столько лет, для того, чтобы услышать, наконец, от себя самого что-нибудь стоящее. Вот, пожалуй, и все, что я имею честь вам сказать.

Впрочем, небольшое дополнение. Как-то мой друг, прекрасный эссеист Андрюша Анпилов написал обо мне, что я особенно силен в изображении слабых чувств. Оставлю на совести его словечко "силен", но меня, действительно, более всего интересовали и интересуют оттенки, полутона, японская гравюра и пейзажи французских импрессионистов. Я не люблю шума и грохота - сразу слепну и глохну. Может быть, именно отсюда моя слабая, тихая энергетика. Что ж - каждому свое.

Ваш Михаил Кукулевич, 13 мая 2003, Купавна.