"Дорогое это удовольствие - позволять себе привычки! Обязательно какая-нибудь мерзость из-за этого получится". Так думала пожилая ворона, подбирая брошенный проходящим мужиком окурок. Он еще дымился и ворона, повертев его клювом так и сяк, приноровилась и втягула в себя горький сигаретный дым. "Ух, кайф!" - подумала она - "Как кружится голова, просто блеск!"

Она выронила из клюва окурок, долбанула по нему несколько раз и, тяжело махая крыльями, взгромодилась на ветку ближайшей липы. "Вот ведь дура старая, пристрастилась таки к этой пакости!" - подумала она не без сарказма, удобнее прилаживаясь к шершавому дереву.

Липу эту она облюбовала давно: с нее прекрасно обозревались баки ближайшей помойки, и вороне, с ее дальнозоркостью, хорошо было видно кто и что туда выбрасывает и не пора ли ей заняться добычей хлеба насущного. Впрочем, с возрастом ее аппетиты несколько уменьшились, и ворона довольстввалась самым необходимым, предоставляя поле битвы за вкусные огрызки своим более молодым и шустрым товаркам.

Она же все больше и больше любила философствовать, сидя на своей липе, на широкой ее ветке, расположенной метров в шести от земли. На эту высоту даже окрестные коты не забирались. котов она, понятное дело, не боялась - чего бояться-то: долбанула клювом промеж глаз и вся недолга. Но они паразиты, так проивно рали. особенно по весне, что у нее закладывало уши. Мерзкие создания!

Липа, облюбованная вороной, стояла между двумя двухэтажными зданиями, построенными задолго до ее рождения, крона ее вздымалась выше крыши, а черный ствол разветвлялся как раз на уровне второго этажа. Тут то и располагалась отшлифованная вороньими когтями удобная площадочка, на которой, привалясь боком к шершавому стволу и любила отдыхать наша героиня.

"Нет, с куреньем надо кончать!" - привычно покритиковала она себя, прикрыла свои круглые глаза третьим веком, уселась на ветке поудобнее и задремала.

Проснулась она оттого, что внизу хлопнула дверь, из подъезда вышел тощий долговязый мужчина в синих тренировочных штанах, обтягивающих его тощие ноги и заметно пузырящихся на костистых коленях. Поверх желтой футболки на его узкие плечи почему-то был накинут ватник, хотя на дворе стоял июль. Он сел на скмейку, достал из карман ватника спички и пачку сигарет и закурил. Курил он как-то странно - дым просто валил столбом.

"Еще один!" - досадливо поморщилась ворона и посторалась отвернуть клюв в сторону, чтобы ненароком не вдохнуть хоть и притягательного, но ядовитого зелья. Ей на сегодня уже хватило.

Этого длинноногого она заприметила давно: он почему-то всегда смотрел в ее сторону, иногда подолгу и порой клал рядом с собой на скамейку то кусочек сыра, то огрызок яблока, как бы приглашая ее полакомиться. Ни того ни другого ворона терпеть не могла, особенно ее почему-то раздражал сыр - она однажды расклевала брошенный кем-то пакетик из фольги, а в нем оказалась какая-то вязкая гадость, забившая ей клюв так, что она, бедняжка, еле прокаркалась.

Ее подружка, жившая неподалеку от рынка и знавшая людей даже лучше, чем она сама, сказала ей, что это был плавленый сыр, который мужики, толкущиеся возле пивного ларька называли почему-то мозолью и засовывали себе в рот после того, как крякнув, выпивали какую-то прозрачную гадость из горлышка бутылки. Тогда-то они дрожащими пальцами срывали фольгу с мозоли и отправляли ее себе в бездонные глотки.

Услышав рассказ подружки, ворона от омерзенья даже передернулась и решила сыр этот больше никогда не есть. И не ела. А яблоки ей просто надоели: когда-то на помойку выкинули полмашины подгнивших фруктов и птица наелась ими на всю свою долгую воронью жизнь.

Так что если этот тип надеялся таким образом заслужить ее благорасположение, он здорово ошибался. И все же она чувствовала его особое к себе расположение. Он явно выделял ее из всего окружающего пернатого мира, хотя она не совсем понимала, что ему от нее надо. Да и не собиралась вовсе ничего понимать, а тем более клевать на его неинтересные подачки - вороны потму и живу долго, что хотя и не бояться никого, но подпускать к себе никого не собираются. Так, на всякий случай. Осторожность ведь совсем не трусость, отнюдь!

И все же, когда этот тип появлялся на скамейке и начинал посматривать на ее ветку, она никуда не улетала и тоже смотрела на ннего поочередно своими круглыми глазами - то правым, то левым. Жалко что ли ? Небось он не кот, по деревьям не лазает!

Длинноногий же действительно следил за вороной, как за старой приятельницей. Его забавляло, как она садится на свою ветку, прислоняется к стволу и дремлет. Почему-то его охватывало страннное желание с ней поговорить. Ему приходилось довольно часто сидеть на этой лавке - курил он много, а дома ему этого не разрешали чистюли-соседи, не терпевшие запаха его дешевых сигарет. К тому же на улице курилось лучше.

Ему давно бы надо было бросить пакостную привычку: бронхит курильщика мучал его, сотрясая худую грудную клетку, особенно по утрам. Но в жизни его и без того оставалось не так уж много радостей - жил он в самой маленькой комнате комуналки один, жена умерла два года назад от рака, дочь вышла замуж и жила с детьми в другом городе.

Он работал в Доме быта, холодильным мастером, и с утра до вечера приводил в чувство видавшие виды холодильники. К вечерним новостям он возвращался к себе домой, готовил незамысловатый ужин и включал свой допотопный черно-белый "Рекорд". Смотрел, как правило по всем программам толко новостные программы, привычно комментируя себе в слух то, что увидел.

Было у него только одно развлечение - он обожал ремонтировать старые часы. Тогда он водружал на свой высокий лоб лупу, включал настольную лампу и, подстелив белоснежный лист ватмана,который он специально держал для таких нужд, раскладывал на нем мельчайшие детали часового механизма. в эти минуты он забывал обо всем и тихо радовался, когда, казалось бы, безнадежно испорченный механизм оживал под его чуткими пальцами.

В миг торжества сам Бог велел ему выкурить свою очередную. И он спускался на первый этаж, тихонечко открывал тяжелую подъездную двери, и сидя на деревянной, с высокой спинкой скамейке, которую сам же и соорудил лет пять тому назад, когда жена его была еще жива, доставал из кармана ватника спички, из другого - пачку "Примы" и не торопясь, в удовольствие, наслаждался самим процессом. После трудов праведных сигарета казалась ему особенно вкусной!

В такие минуты он гордился собой и этой гордостью ему неперменно хотелось с кем-то поделиться. Найдя глазами сидящую на своем обычном месте ворону, он обращался к ней, как к хорошей знакомой: "Вот, старая, опять получилось! Талант-то не пропьешь! Это тебе не на суку сидеть и на всех поплевывать. Тут руки надо иметь!"

"Вот расхвастался!" -немедленно парировала про себя птица. "Сам ты старый. А я для вороны еще очень ничего себе! Были бы у меня руки, я бы не здесь сидела. Да я и клювом неплохо управляюсь. Попробовал бы ты носом конфетную обертку развернуть - фиг бы у тебя получилось!"

И разобиженная, но все же польщенная его вниманием, ворона лениво каркала, расправляла крылья и гордо летела к помойке. От греха подальше.

Они достаточно часто вели такие разговоры. Так было и на этот раз. Только сегодня, долетев до помойки и нечего интересного для себя там не обнаружив, ворона решительно повернула обратно и приземлилась у ног своего собеседника. Тот как раз докуривал свою сигрету. Ворона вскочила на спинку скамейки в тот самый момент, когда длинноногий выпустил из себя клуб дыма. Она с наслаждением вдохнула в себя волшебный запах. Крыша у нее тут же поехала и только через несколько секунд встала на место.

"Ух, ты, класс!" - оценила ситуацию птица и собралась повторить трюк. Но длинноногий докурил, тщательно загасил окурок и бросил в рядом стоящую урну, посмотрел внимательно, и как ей показалось несколько ехидно, на свою визави и ушел.

"Вот, гад!" - выругалась беззлобно ворона и, тяжело взмахнув крыльями, уселась на свою любимую ветку.

Так у них с тех пор и повелось. Ворона по-прежнему е обращала никакого внимания на всякие съестные подачки и подлетала поближе только тогда, когда длинноногий садился покурить. Он-то. понятное дело, далеко не сразу об этом догадался - ему никогда не приходилось раньше иметь дело с курящим воронами. Птица злилась: "Вот тупарь! Неужели трудно допетрить!? Чертова работа - дрессировать этих недоумков!"

Но в конце-концов он то ли все же прочитал ее мысли, то ли просто стал больше курить, но дело пошло на лад. Ворона все чаще прилетала на спинку скамейки, подолгу толклась на асфальтовой площадке возле подъезда, как будто ожидая своего друга, а когда он все же появлялся на улице, смотрела на него хотя и равнодушным, но внимательным серым взглядом. Конечно, она и близко его к себе не подпускала, тем более, что у него была препротивная привычка протягивать к ней свои грабли и пытаться дотронуться до ее тела. Какая гадость! Еше чего - она же не совсем полоумная!

Но даже к его прокуренному скрипучему голосу она привыкла и не улетала, когда он начинал разглагольствовать. Он казался ей почему-то жалким и нуждающимся в ее покровительстве. И одет он был похуже других и цвет лица у него был какой-то сероватый. И вообще...

Однажды она обнаружила, что с ее ветки можно было посмотреть в его жилище и иногда, когда он раскрывал окно, она с любопытством в него заглядывала. Она видела и книжный стеллаж и старенький его телевизор, и стол, за которым он сидел, перебирая какие-то блестящие колесики.

Однажды он спустился вниз покурить и забыл закрыть окно. Вороне чего-то нездоровилось. У нее сильно болела голова и она не слетела к нему вниз. как обычно, хотя он и звал ее, даже пытался подсвистнуть, как будто имел дело с какой-то безмозглой собакой.

"Перетопчется" - вяло подумала она, тем более, что ей совсем не хотелось курить. Она даже задремала на своей ветке, привалившись как обычно, к черному шершавому стволу, как вдруг почувствовала движение воздуха и услышала скрежет когтей о жесть подоконника.

Открыв глаза, ворона обомлела - в открытом окне виднелся черный силует галки, прицелившейся клювом на блестящие богатства, разложенные ее растяпой на столе. Ворона рассвирепела. Не раздумывая ни секунды. она стерлой подлетела к окну и схватив посетительницу своим цепким клювом за ноги, потянула ее к земле.

Галка, ничего не успев понять и даже не расправив крылья, угольным комом рухнула со второго этажа на газон. А ворона уже сидела на ней верхом и долбила ошалевшего противника от всей души. Её приятелю даже пришлось встать и отогнать дерущихся друг от друга. Галка позорно ретировалась, перелетев через забор. а ворона долго не могла успокоиться, хрипло каркала и все летала над своей липой.

Когда длинноногий поднялся к себе на второй этаж он первым делом осмотрел свой стол и убедился что все на месте. После этого он подошел к окну и приветственно помахал вороне рукой. "Лучше бы покурить оставил"- нелогично проворчала успокоившаяся птица, усаживаясь, наконец, на свою ветку.

Спустя несколько дней после этого происшествия длинноногий исчез. Окно его оставалось закрытым, на скамейке он не появлялся. Ворона, конечно, не могла знать, что у него открылась старая язва и его положили в больницу. Она сначала удивлялась его исчезновению, а потом попросту забыла о своем подопечном. Мало ли у пожилой вороны дел?

Прошло лето, листья липы начали желтеть и валиться на землю, укрывая ее толстым желтым слоем. Ветки обнажились, сидеть на них стало не так уютно, и ворона начала присматривать себе на зиму место получше. Забот у нее заметно прибавилось, времени на всякие мысли становилось все меньше.

И она удивилась сама себе, когда ее бестрепетное сердце вдруг ёкнуло и забилось чаще - она увидела длинноногого, бредущего по аллейке между домами к своему подъезду. Он шел, не торопясь, и все пытался рассмотреть что-то на обнажившемся черном стволе липы. Ворона радостно каркнула, обнаружив внутри себя непривычное и незнакомое прежде щемящее чувство. Если бы она умела, она наверное прослезилась бы. Но она не умела и принялась хлопать своими черными крыльями.

Длинноногий между тем подошел к скамейке, достал из кармана пальто спички и сигареты. Сел и с наслаждением закурил. Ворона ткут же подлетела к скамейке, но, вместо того, чтобы усесться на спинку, приземлилась на его колени, зарылась клювом в пахнущее осенью пальто и не шелохнулась, когда её друг тронул тихонечко ее перья и осторожно, ласково пощекотал под клювом, как какую-то кошку. Ей в этот момет было не до страха и обид - она была счастлива. Впервые за всю свою долгую одинокую воронью жизнь.