* * *

Остров Крестовский, тихий мой остров,
Как это, в сущности, было бы просто -
Поезд, метро, двадцать пятый трамвай…
Вот и приехали, вот и слезай.
Над стадионом плывет радиола.
За перекрестком - притихшая школа.
А на проспекте "Динамо"
Дом двухэтажный, там отчим и мама,
Пес мой виляет коротким хвостом,
Мчится азартно за шустрым котом...
Остров Крестовский, радостный остров!
Жизнь нам не всем оказалась по росту.
Кто-то на цыпочках век простоял,
Кто-то споткнулся и в землю упал…
Мы, предвоенное хилое племя!
Время ль, безвременье? Все-таки - время.
Остров Крестовский, милый мой остров!
Боли, конечно же, больше, чем злости.
Да сожалений о днях золотых,
Хоть и нелепых, а все ж - молодых.
Сколько надежд подавало начало!
Что же потом нас так всех испугало?
Разве же только за этим
Мы появились с тобою на свете,
Чтобы кадить равнодушным богам.
Пылью бездумной ложится к ногам?
Но на нелепые эти вопросы
Не отвечает взрастивший нас остров.
Жизнью забытый, покинутый остров...
Родиной быть - это тоже непросто.

1985

* * *

Елагин остров. Львы сторожевые.
На взморье - паруса полуживые.
Их допекли безветрие и зной.
Мне б не гоняться за голубизной -
Я выкормыш блокадной корки хлеба,
И мне милее пасмурное небо
И безнадежный дождик обложной.
Наш серый дождь! Таков стереотип
Подаренной мне жизни. Запах лип
И лист резной елагинского дуба,
Да пруд заросший. Вот что сердцу любо.
Вот - радости! Вот - игрища мои.
И от тоски пересыхают губы
Вдали от этой пасмурной земли.
А солнце, зной… - милее Аю-Дагу.
Пусть там они с присущей им отвагой
Сражаются с кипящею волной.
А мы устали. Этакой жарой
Растаем мы, как куклы восковые.
Елагин остров… Львы сторожевые…
Спаси, Господь, от напасти такой!v

1989

* * *

Там, где Кронверка-река
Остров Заячий обводит
Голубым карандашом,
Жизнь уходит.
Нагишом
Плачут черные деревья,
Птиц последние кочевья
Провожая на века...
Там, где Кронверка-река
Парка стережет задворки,
Шел, туман глотая горький,
Человек издалека...
Там, где Кронверка-река,
Завершая путь короткий,
Из Невы в Неву втечет,
Он кого-то позовет...
И сверкнув Петропавловским шпилем,
Солнце выглянет из-за туч,
И на камне высоким штилем
Твое имя прочертит луч.

1989-99

* * *

И такой густой валит снег -
В двух шагах ни зги не видать…
А какой нам дан с тобой век,
Кто об этом может что знать?
Хоть и плохо жить одним днем,
Бог другого может и не дать.
Дуб Петра стоит простым пнем,
Не ему теперь листвы ждать
Доживет любовь до весны -
Вкус почувствует летних нег…
А на Каменном живут сны,
След впечатан глубоко в снег.
Чуть замедли шаг, не спеши,
От обид и бед отдохнем…
Ведь такая здесь стоит тишь,
Будто в городе мы вдвоем..
И такой густой валит снег,
В двух шагах ни зги не видать…
И какой нам дан с тобой век,
Кто об этом может что знать?

1996

* * *

Вот замысел бесовский,
А как казался прост!
Мост Каменноостровский,
И Ушаковский мост.
И проливанье влаги
Из тучи грозовой,
И первый мост Елагин,
И третий и второй.
Театр деревянный,
Модерный особняк.
С усмешкой окаянной,
Из-за забора - мрак.
И дом на курьих ножках.
И стылая вода,
И листьев на дорожках
Шуршащая орда.
Безумное круженье,
Не с розою в руке…
До кораблекрушенья,
До колотья в виске.
И вдоль судьбы несчастной,
И поперек щедрот,
И сквозь деепричастный
Нелепый оборот.
Чтоб завершить попытку,
Добравшись до конца,
Не замечать убытков
Любимого лица.

1989.

* * *

Чугунная решетка.
Свинцовая вода.
Вот зелени щепотка:
Ее кладем - сюда.
Вот в серых тучах - небо.
Твой зонт над головой.
Подробностей не требуй -
Не будет ни одной.
Рисую я ненастье,
Дождливый город наш.
Подписываю: "Счастье"
Сей пасмурный пейзаж.

1987

* * *

Висела туча, как медуза,
И дождь косой на крыши падал
Моя простуженная муза
Приехала из Ленинграда.
Ее за худенькие плечи
Я обнял, зонтик раскрывая.
Она сказала: "Время лечит,
Но до конца не убивает".
Она сказала: "Не бывает
Напрасных и случайных строчек…"
И вздрогнул поезд, остывая
От долгой гонки среди ночи.

1996

* * *

Опасно, Машенька, опасно…
Мне к Вам опасно привыкать.
Ведь наша жизнь тогда прекрасна,
Когда в ней нечего терять.
Когда мелькают наши лица
Вне откровения и лжи...
Когда нам некому молиться
И вовсе не о чем тужить.
А с Вами ,Машенька, а с Вами
А с Вами мне не повезло -
От Вас расходится кругами
Такое странное тепло.
От Вас расходится кругами
Такая тихая печаль -
Мне б перед Вашими глазами
Как перед Богом отвечать.
Так что же, Машенька, прощайте!
Я Вас тревожить не хочу.
Вы на старинный стол поставьте
В литом подсвечнике свечу.
Пусть тени тихими крылами
Взлетят над нашею тоской.
Вы улыбнитесь мне сквозь пламя,
Чтоб я запомнил Вас такой.

1980

* * *

Оле...
Ни к чему с судьбою спорить
И сводить былые счеты -
У Никольского собора
Купола горят в полете.
Загляделась колокольня
В воды Крюкова канала.
Будет нам совсем не больно
Начинать всю жизнь сначала.
Начинать всю жизнь сначала,
Как задумано судьбою...
В воду Крюкова канала
Поглядим и мы с тобою.
Некрапленою колодой
Нам любовь гадает встречи,
И не зря мы смотрим в воду
В этот вечер, в этот вечер.
И почувствовав печально
Запах осени нестойкий,
По притихшей Театральной
Мы дойдем с тобой до Мойки.
А потом свернем направо,
Нам протянет Невский руку…
Мы поймем, что были правы,
Когда встретили друг друга.

1981

* * *

Оле...
Я втянулся обряд ожиданий,
Стал от Города неотличим,
Стал как улицы, скверы и зданья,
Что таят тебя в белой ночи.
Ты подумай, какая причуда
На глаза наложила печать -
Я тебя ощущаю повсюду
И нигде не могу повстречать.
Но терпенье мое бесконечно,
Бесконечна надежда моя -
Ведь не зря, улыбаясь беспечно,
Сквозь века ты глядишь на меня.

1985

* * *

А дождь, отхлестав нас по мокрым щекам,
За шиворот капает с веток.
Когда нас растащит судьба по местам,
Не взвидим мы белого света.
Когда нас растащит судьба по местам,
То мы, подустав от трагедий и драм,
Сухими посмотрим глазами
На то что легло между нами.
А что же такое меж нами легло?
Быть может, то просто следы замело
Осенней листвой Петрограда?
Беспамятство - та же награда.
Конечно, награда. За что ж нас с тобой
Она далеко обошла стороной?
И память - проклятая штука.
На боль нам дана и на муку?
Мой милый дружок, все, конечно, пустяк:
Нам порознь плохо, нам вместе - никак.
И в этом раскладе печальном
Увы, мы не оригинальны.
Да что нам за дело с тобой до других?
Ты видишь, как ветер внезапно поник,
И солнце в предчувствии стужи
Нерадостно глянуло в тучи…
А дождь, отхлестав на по мокрым щекам,
За шиворот капает с веток...
Кода нас расставит судьба по местам,
Не взвидим мы белого света.

1993

* * *

А.К.
Пойдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки,
Как нас приглашает поэт.
Вдохнем же туман этот горький -
Прекраснее воздуха нет.
Вдоль Мойки, конечно, вдоль Мойки!
А как же иначе, когда
Все платит душа неустойку
За данные в долг ей года?
Вдоль Мойки! И дальше! И дальше!
Чтоб лишнего стало не жаль!
Чтоб кто-то очнулся от фальши,
Оставив под сердцем печаль.
Чтоб сквозь терпеливую стойкость
Означилась нежность лица…
Пойдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки…
Дойдем ли, Бог весть, до конца?

1985

* * *

А.К. Краснеет рюмка "Алазани"
На белой скатерти стола.
Он слышит музыку глазами,
Он раскаляет до бела
Строку, чтобы придать ей форму
Своих сомнений и тревог…
И вечности творец упорный
Сосредоточен он, как Бог.
Он словно в первый день творенья,
Из звуков мастерит слова…
И вот уже стихотвореньем
Его пылает голова.
Он ничего не замечает -
Свистят крыла на вираже…
И гул вселенский затихает
В перелопаченной душе.

1998

* * *

Он то и дело брался за гитару,
Но музыка его не утешала...
Носился в голове мотивчик старый
Обрывком без конца и без начала.
А у киоска пьяный матерился,
И за стеною голосили дети,
Но за Кронштадтом красный шар садился
И продувал дворы балтийский ветер...
И по асфальту мчались вперемешку
С листвой вчерашней старые газеты...
Угрюмый дворник, будто бы в насмешку,
Гонял метлой окурок сигареты.
Безмерная тоска была разлита
Среди сырых, хрущебных испарений,
А он пытался убежать от быта
На кляче своего воображенья.
Но как все это было трудно! Кляча
Ему повиноваться не хотела:
Она с ноги сбивалась то и дело,
И он терзал гитару, чуть не плача.
Но вот, когда вольфрамовою нитью
Его перегорело вдохновенье,
И убежало от него наитье,
И наступило полное затменье...
Тогда в кромешном мраке засветилось
Пока еще не познанное что-то.
Приблизилось. И все зашевелилось!
Пришло в движенье! Началась работа!
И озарилась серая квартира
Пронзительным и непонятным светом
И к середине вздрогнувшего мира
Слетились души из застывшей Леты!
У горла, пересохшего в волненьи,
Родился звук и вылетел на волю
И было в запоздалом том рожденьи
Освобожденье от тоски и боли!
Так радостно мелодия и строчка
Соединили тонкие запястья,
Что надо нам скорее ставить точку -
Подглядывать нехорошо за счастьем!

1989

* * *

А.К. Я дойду и рукой обопрусь
О гранитный сырой парапет,
Я скажу себе тихо: не трусь,
Что за страх через тысячу лет?
Все, что было, того уже нет,
Боль растаяла в сонной реке,
Но таинственный матовый свет
Вдруг скользнул холодком по руке.
Это вовсе не Стикс, мой дружок,
Это Карповки плавный изгиб
Это славный ее бережок
Отдыхает под кронами лип.
И совсем не Элизий, о, нет -
То шумит Ботанический сад,
Он такой же листвою одет,
Как и тысячу весен назад.
Почему ж ты не можешь никак
Удержать навернувшихся слез,
Почему не забудешь никак
Этот ярко-зеленый откос?
За спиною скрежещет трамвай,
Еле вписываясь в поворот...
Ты простился уже, так встречай
Всех, кто там, за рекой, тебя ждет.

1987

* * *

Речки Карповки
То ль устье, то ль исток…
Гренадерские казармы.
Юный Блок.
Там Аптекарского сада глубина,
Там на самом дне лежит моя вина.
Виноват я, виноват я, виноват,
Что оставил эти воды, этот сад.
Эти воды пропадают, не текут,
Катера у пирса медленно гниют…
Запустенье. Одичанье. Все в пыли.
Будто Парки паутину здесь сплели.
Но звучит вдали охотничий рожок!
Оживает изумрудный бережок.
И пронзает грудь у левого плеча
Спица острая внезапного луча.
Засквозил вдоль речки плавный ветерок,
Зашустрил по сонной речке катерок.
Зашумели крылья-кроны надо мной.
Тень поэта промелькнула над водой.
Речки Карповки
То ль устье, то ль исток,
Гренадерские казармы,
Юный Блок.

1989

* * *

Грохнула пушка, раздваивая тишину…
Следом куранты качнули крестом колокольни.
Старый буксир, задыхаясь, как черный невольник,
В чреве моста обозначил свою толщину.
Над "Стерегущим", что вышел сухим из воды,
Над полукружьем знакомого дома, над садом
Время проносится. Не останавливай взглядом
Время летящее - недалеко до беды.
Время проносится. Только бы, только б не вспять!
Пусть будут беды, но только бы не униженье.
Воздух пружинит. Наверное, ждать наводненья.
Что ж, мы готовы. Нам к этому не привыкать.

1984

* * *

Мы мир соорудили из преград,
В нем только многоточия понятны…
Из Петербурга еду в Ленинград
И возвращаюсь поездом обратно.
И две мои души летят за мной,
Относит ветер жалобные крики…
Две чайки. Две бесспорные улики
Любви небесной и вражды земной.
Борьба разнонаправленных стихий,
К гармонии напрасное стремленье…
И лишь в молчанье чудится спасенье,
И мочи нет дописывать стихи.

1996

* * *

Москва - сестричка сумрачного брата,
Промокшего до нитки под дождем.
Иду по тихим улочкам Арбата,
Неизъяснимой нежностью влеком.
Вот церковка. Ее бы на ладони
Рассматривать. Вот старый особняк.
Он спит, он ни словечка не проронит.
Вот штору плавно шевельнул сквозняк,
И стихло все. Вот алая гвоздика
Легла на камень. Глухо полночь бьет.
Здесь детская поэзии великой,
Здесь спальня материнская ее.
А брат молчит. Он знает продолженье!
Ему известны страшные дела!
И Черной речки мутное биенье,
И Кронверка удушливая мгла.
Горька судьба поэтов! Боже правый!
И брат с сестрой глядят во все глаза,
На то как их казнят посмертной славой,
И искажают голоса.

1996

* * *

Мой город - мой брат, мой отец, мой ребенок!
Ты мне улыбнулся сегодня спросонок,
Когда я сойдя на перрон.
Такого родного для сердца вокзала,
Подумал: тебя то мне и не хватало,
Мой скучный, мой правильный Тон.
Ты славно служил, архитектор придворный
И мелочной воле монарха покорный,
Ты строгие грани чертил.
Твой царь-лицедей был в душе инженером,
И хоть был обучен изящным манерам,
Но прочность превыше ценил.
Мы скажем обоим спасибо за это,
Когда в моросящем тумане рассвета
Уроним дорогу с плеча.
Ведь если б не труд архитектора Тона,
Какой бы кошмар из стекла и бетона
Нас мог бы здесь нынче встречать!

1997

* * *

Я готов босиком по горящим углям
Догонять отлетевшие сны…
Просто Время не платит по тем векселям,
Что нам в юности были даны.
Просто Время - великий и вечный банкрот
Обдирает, как липку, живущий народ,
Мертвецам лишь долги возвращает,
Никому ничего не прощает…
Пушка выплюнет в небо заряд холостой,
Полуденный свершая обряд.
Город мой, что же сделали люди с тобой,
Что теперь ты и этому рад?
Сколько сил положила судьба, чтоб отнять
У тебя твою честь, чтоб поставить печать
Послушанья на гордые стены,
Кумачовым их мучая пленом?
А на Кронверке ветер швыряет листву,
Продувает до самых костей.
Не от крови вода почернела во рву,
А от мысли печальной моей.
Бесполезно просить, неуместно пенять,
Но так хочется хоть напоследок понять:
Был ли смысл в тебе, век мой жестокий?
Но в ответ только вздох одинокий…

1987

* * *

И только Время, ощутимое, как боль
Свои законы нам с тобой диктует -
Раздваивает нас и четвертует,
Выводит в люди и стрижет "под ноль".
Дает понять, как связь его прочна
Со временем ушедшим и грядущим -
Допьет двойник мой, мне вослед идущий,
Все то, что я не смог испить до дна.
И только Время, ощутимое, как боль
Нас от зазнайства розового лечит,
И в час, когда нам давит ложь на плечи,
Дает нам силы влавствовать собой.
Но стоит нам забыться иль забыть,
Наказывает нас без промедленья,
Напоминая нам без сожаленья,
Что мы, хотя и дети, но - рабы.
И только Время, ощутимое, как боль
Простит опять, как много раз прощало
За то, что удалось нам слишком мало,
За нашу неустроенность и голь.
За то, что мы кидаем на весы
Года, как надоевшие игрушки...
На бастионе вдруг ударит пушка.
Проверим поскорей свои часы!

1985

Copyright (C) 1999 Михаил Кукулевич